Александр Матюхин - Идеальность

Вот две тысячи тринадцатый, когда Лера пыталась приехать, помириться. Привезла торт или что-то в этом роде. Уверяла маму, что изменилась, стала лучше. Но у Василия Ильича до сих пор хранились флешки. Он не мог поверить, что Лера стала другой.

Обожаемая в прошлом дочь, милая, умная, красивая, с перспективами.

Самое странное в пьяном разговоре с Натой — чувство растерянности. Он привык контролировать жизнь, привык просчитывать наперед все свои ходы, а тут… невозможно было предсказать ни чужой дом с трупом, ни позорное и суетливое заметание следов, ни истории про месть и необязательное погружение в воспоминания. И от этого растерянность.

Как же так, он думал, что уже вырезал червоточину из семьи. А оказалось, не до конца. Да и старшая дочь вляпалась, как последняя дурочка. Кому расскажешь — не поверят.

Никому и не надо рассказывать. Даже жене или, скажем, Вике. Никто не должен знать. Только он и Ната.

Приехавшие в дом полицейские получили неплохое вознаграждение за молчание. Тело отвезли в морг, а через два дня тихонько объявят о скоропостижной смерти от инфаркта или чего-то вполне обычного для её возраста. У писательницы не осталось близких родственников, никто не приедет. В интернете появится несколько некрологов о «невероятной утрате», «чудесной писательнице» и «уходящем поколении истинных талантов». И — он надеялся — на этом всё.

С Лерой сложнее. Василий Ильич никак не мог поначалу придумать, что же с ней делать. Растерянность нарастала с каждым глотком виски. Часа в четыре ночи он понял, что ещё и злится, позволил себе сдержанно отчитать Нату за все её поступки. Это было впервые, когда он вообще ругался на Нату. Раньше она попросту не давала поводов.

Ната наполнила стакан и попросила помощи в последний раз. Хотела, чтобы отец каким-то образом избавился от Толика, владельца бара и порно-студии который был замешал в мерзкой мести.

Это был перегиб. Василий Ильич мог избавиться от кого угодно, связей хватало, но он был уже не в том возрасте, чтобы бросаться во все тяжкие, ничего не обдумав. Растерянность брала своё, Василий Ильич смутился, попробовал обосновать для самого себя, зачем нужно избавляться от Толика, и не нашёл аргументов. Со всех сторон выходило, что главный персонаж в этой пьесе — Ната. Драматический, мать его. У неё умер муж, обнаружилась любовница мужа, проблемы со всех сторон, но любимая и образцовая дочь настолько свихнулась, что задумала низкую месть и убийство соучастника руками родного отца.

Перегиб.

— Не нужно этого делать, — сказал тогда Василий Ильич. Лучший способ избавиться от растерянности, это принять какое-то твёрдое решение и не отступать от него. — Неправильно. Никто не заслужил.

— В девяностые ты бы вывез их в лес, сжёг и закопал, — хихикнула Ната.

Даже в три часа ночи, после всей нервотрёпки с полицией, после выпитой бутылки виски, Ната смотрелась безупречно. Она была из тех детей, который берут от родителей только лучшее. От мамы внешность, от папы — ум.

— Времена изменились, — ответил Василий Ильич. — Сейчас уважают за благородство и стабильность, а не за безбашенность. Давай-ка мы проявим милосердие к Толику и уж тем более к Лере. Её и так жизнь потрепала. Несмотря ни на что.

Ему подумалось, что это отличная идея. Милосердие и благородство — те слова, которые всегда хотел произнести вслух.

— Она трахалась с моим мужем, — сказала Ната, болтая пальцем в бокале. Голос у неё был такой же холодный, как и кубики льда. — Я не могу простить. Что было в прошлом, там и останется. А настоящее такое вот паскудное. И я не вижу места благородству. Сколько лет мы пытались вернуть её в семью? Я её приглашала на все праздники с две тысячи четырнадцатого. Вика бегала за ней каждое утро, приглашала завтракать, вправляла мозги. И вот при первом же удобном случае, что делает наша средняя? Трахается с моим мужем! Сколько можно, пап? У меня нет возможностей и желания её перевоспитывать и прощать.

— Я помог тебе, а, значит, за тобой должок. Мы сделаем так, как нужно. Можешь не прощать, я не заставляю. Лера наша родственница, чтобы ни произошло. Ты знаешь, как я ценю семью.

Больше они не разговаривали, пока не прикончили вторую бутылку виски. Василий Ильич заторопился домой, потому что вставать нужно было рано, и суеты ожидалось много.

— Я не буду отменять завтрашнее, — сказала на прощание Ната, когда они вышли на улицу и Василий Ильич загружался на заднее сиденье автомобиля. — Ты прав, я могу её не прощать. А ты делай, что хочешь.