Брижит Обер - ЦиклЭлиза Андриоли. Триллеры. Компиляция. 1-7

Отдых располагает к шуткам, но нужно готовиться и к серьезным делам.

Да, кстати, Дженни, по поводу матери Карен: тебе не кажется, что она может покончить с собой от горя?

Грязный мерзавец! Ты думаешь, что, обвиняя меня в чужой смерти, заставишь меня в это поверить? Ты принимаешь меня за девочку из церковного хора? (Этот джин просто огонь — так обжигает… хотя… второй глоток — и уже гораздо лучше.)

О'кей, оставлю твою мать в покое. Я не дам тебе подходящего предлога, чтобы… предпочитаю уступить. Но не смей трогать мать Карен, иначе… Иначе — как обычно, ничего. Я чувствую себя совершенно беспомощной.

У меня гениальная идея! Нужно действовать методом исключения. Отсекать. Я порежу одному из них правую руку, потом другому — чик! — до тех пор, пока не перестанут появляться записи в дневнике или не изменится почерк.

Просто как мычание и совершенно безопасно — можно свести все к неосторожности: «Ох, боже мой! я уколола вашу руку вилкой! Честное слово, я нечаянно!» Ох! лестница слишком сильно натерта воском, чашка разбита, нога сломана! У машины отказали тормоза? Ах, какая жалость! Но коммунисты тут ни при чем, просто несчастный случай! Всем крышка? Ах, какое горе для доктора! Что? Доктору тоже крышка? Ах, какая потеря для страны! Такая известная семья, награжденная посмертно орденами Великих Притворщиков! Сам президент прибывает на похороны. А Дженни? Она прекрасна, вся в черном, держится прямо, волосы уложены в узел, она стискивает руки президента — бедные, несчастные мальчики, такие милые, такие неиспорченные, слишком хорошие для нашего мира… Мать убита горем — нет, мать покончила с собой, сунув голову в духовку, где тушилась рождественская индейка, ужасно!..

Кто-то стоит у меня под дверью. Ставлю стакан на стол, он не хочет стоять прямо… Не могу ничего разглядеть на часах — моих наручных часах с тремя стрелками. Они что, сломались? Надо бы подойти к двери и посмотреть… Но я не могу подняться со стула. Меня шатает из стороны в сторону. Странно… Может быть… может быть, я устала?

Вся эта сумятица у меня в мозгу… слишком много думаю, а прислуга из меня никудышная, прислуга на все руки больше ни на что не годится…

Вздохи и шепот, потом поворачивается дверная ручка — да-да, я вижу, как она поворачивается, — ха-ха-ха, дверь заперта на ключ. Забавно, я перечитываю то, что написала, и вижу, что все это написано по-китайски — а я и не подозревала, что знаю китайский…

Ну все, хватит, надо кончать этот базар. Стул чуть не упал, где мой револьвер? а, вот он, на кровати, такой хорошенький… впрочем, мне нужно не начищать его, а перезарядить, иначе я наверняка окажусь в большой опасности.

Кто-то скребется в дверь, словно большая кошка. Это действует мне на нервы. Пойду открою. Моя дверь — не плетеный коврик.

Дорогие читатели, настает момент истины! Неужели? минуточку, он что, принимает мою дверь за кровать? Ну, сейчас я тебе покажу!

Это застало меня врасплох. Я не мог сопротивляться. Я должен был туда пойти. Ощущение было таким сильным… словно меня что-то подталкивало. Я поднялся.

На цыпочках прошел по коридору, даже не заметив этого, покачивая бритву на кончиках пальцев. Она была тяжелой, словно набухшей от крови — как другой мой отросток, еще одно мое продолжение.

Под дверью виднелась полоска света, хотя было уже поздно. Она не спала, она ждала меня — я сразу понял, что она меня ждала. Вот что меня разбудило — не кошмар, а твое притяжение, твой зов в ночи: чтобы я пришел и сделал с тобой то, что должен сделать.

Я стоял там и дрожал — я всегда дрожу в такие моменты ожидания. Я застыл вплотную возле двери, я слышал тебя с той стороны, совсем один в темном коридоре, с бритвой, прижатой к бедру. Это мгновение было твоим, Дженни…

Я звал тебя, я шептал, приникнув губами к двери и царапая ее: «Ответь, ответь мне, прошу тебя…»

Я прижался к двери всем телом, буквально прилип к ней, я скребся в нее, словно кот в ожидании ласки, терся о нее животом в полосатой пижаме, проводил по ней бритвой, и та мягко врезалась в дерево… Я хочу, чтобы ты вышла, хочу, чтобы ты вышла и напоролась на лезвие, открой дверь, открой же! Ты умрешь так быстро, что даже не успеешь этого понять — только моя нежная улыбка и ужасный жар, сжигающий изнутри…

Я услышал, как ты поднялась, а потом вдруг раздался этот шум, невероятно громкий — почему от тебя столько шума? Словно в твоей комнате рухнул потолок. До меня донесся голос папы: «Что здесь происходит?»