Себастьян Фитцек - Аэрофобия 7А

Матс моргнул один раз.

— Духи? От мужчины на месте 47F, на которого мы должны обратить внимание, пахло духами вашей дочери?

Матс моргнул дважды.

— То есть все-таки нет?

О, проклятье! Все это напоминало какие-то извращенные жмурки, где глаза завязаны не у водящего, а у посвященного игрока — и до самого конца его короткой жизни.

— Я попробую еще раз. От мужчины пахло духами?

Одно моргание.

— Но не духами Неле?

Матс снова подтвердил, и Ротх начал размышлять вслух.

— Но мы использовали только этот аромат. И никакой другой. Но если вы говорите, что почувствовали запах других женских духов, тогда…

…Вы ошиблись и случайно дали мне понюхать не те духи, правильно, Шерлок.

Матс неожиданно почувствовал, что невероятно устал, но это была иная усталость, не как раньше. Она была более всеохватывающая, глубокая, связанная с невыразимой грустью. Осознание, что существовало логическое объяснение тому, что во время транса он испытал такие реальные, почти галлюцинаторные ощущения, уничтожило в нем последнюю волю к жизни.

Они просто простимулировали его не теми духами. У него больше не было информации, которая могла помочь Неле, чью смерть Ротх, скорее всего, утаивал от него. Почему тогда доктор Ротх не перестанет мучить его бессмысленными вопросами?

— Это были духи человека, которого вы знаете?

Да, конечно.

— Человека, который играет в вашей жизни важную роль?

Матс снова моргнул один раз.

— Кайи Клауссен?

Нет.

— Фелиситас Хайльман?

— Вашей жены?

Матс понимал, что полиция хочет найти преступника, но ему это было уже не важно. Он лишился всего — жены, дочери, собственной жизни. Ничто не сможет вернуть ему хотя бы часть утраченного.

— Это были духи вашей жены?

В последний раз он сделал Ротху одолжение, который очень разволновался, когда Матс моргнул один раз.

Да. Любимые духи Катарины.

Матс слышал, как Ротх обратился к кому-то в комнате, врачу или медсестре:

— От кого мы получили эти духи? Кто нам их дал?

Потом снова все пропало, и Матс опять погрузился в кричащую тишину собственных мыслей.

Франц

Он уже плакал, когда смотрел на спутниковые снимки территории на Гугл-картах. Сейчас, на месте, это был совсем другой, новый, невыносимо печальный опыт. Когда Франц лишь думал о том, сколько страданий видела и пережила эта земля, ему становилось плохо.

Он был убежден, что каждая несправедливость оставляет гравитационный отпечаток там, где она произошла. Здесь, в заброшенном откормочном комплексе для телят в Либенвальде, Франц боялся, что буквально сломается под тяжестью этого отпечатка.

Фабрика ужаса, построенная, чтобы откармливать на убой маленьких телят, пока у их матерей изо дня в день электрическими насосами откачивали молоко, предназначенное для потомства.

Это горе — пусть оно было давно в прошлом — парализовало его, хотя он знал, что то же самое творится в ста тысячах других мест по всей Германии.

Франц потащился по пустому двору в сторону холодильного склада. Здесь, в Либенвальде, все словно замедляло свой ход.

Приехав сюда, уже вчера он вдруг почувствовал себя таким уставшим, что целый час просидел в машине и ничего не делал. Даже заснул на несколько минут, пока его не разбудил шум отъезжавшей машины.

К счастью, он открутил табличку. В такую глушь мало кто заезжает, и такси перед сараем привлекло бы внимание водителя, который вчера проехал мимо, ничего не подозревая.

Черт, он бы сразу сюда приехал, если бы знал, что в Берлине будет столько проблем с любопытными. Сначала охранник, потом врачиха. Но плевать, к счастью, у него был план Б, который, похоже, сработал.

Франц открыл алюминиевую дверь бывшего холодильного склада и уже издали услышал крики.

— Помогите! Помогите…

Хорошо, что поблизости ни души. Крики замолкли, когда он вошел в огромное холодильное помещение — в здании их было два. Больше, чем гараж на две машины и, разумеется, уже не действующее, за исключением внутреннего освещения, которое он не выключал: боялся, что старые неоновые трубки больше не зажгутся. На всякий случай он приоткрыл тяжелую дверь, зафиксировав ее кирпичом, опасаясь, что даже спустя столько времени она все еще герметична.

Франц поставил желтый пластмассовый чемодан и включил камеру. Неле тут же попыталась освободиться от оков.

— Где она? Куда ты ее унес?

Она была вне себя от ярости и полна энергии. Совсем не такая, как вчера, когда он вытащил ее полуживую из шахты и привез сюда.