Стефани Оукс - Священная ложь [litres]

На фотографиях видна Община, какой она стала после пожара – черный пепел на снегу и густая марля дыма. Невольно вспоминается запах горящего спирта с полынью и жившие внутри саманных стен жучки, отчаянно ползущие подальше от невыносимого жара.

Доктор Уилсон раскладывает фотографии веером на моем матрасе.

– Двор окружали двенадцать построек. Когда начался пожар, жильцы успели выбежать из домов, прежде чем крыши рухнули им на головы. Все: старики, дети… все до единого. Кроме Пророка. А ведь у него было время спастись. Почему же он остался в доме?

Я старательно делаю вид, будто не знаю ответа.

– Думаю, что к началу пожара он уже был мертв, – продолжает доктор Уилсон. – Пророка нашли рядом с его кроватью, он лежал лицом вниз. Мягкие ткани уничтожены огнем, но убийство все равно оставляет свой след. Тем не менее судмедэксперт не обнаружил ни ножевых, ни огнестрельных ранений, ни тупых травм. Содержимое желудка тоже проверили: яда не нашли. Почему же он лежал на земле?.. – Доктор Уилсон многозначительно разводит руками. – При столь подозрительных обстоятельствах неизбежно возникает вопрос: «А может, у него были враги?» Хотя в случае Пророка очевидно, что врагов у него было предостаточно.

– Почему вы так думаете? – спрашиваю я. – В Общине никто не смел ему перечить.

Никто, кроме меня.

– Он очень жестоко обращался со своей паствой, – говорит доктор Уилсон. – Многие прихожане наверняка не раз втайне желали ему смерти.

– Вы совершенно их не знаете!

– Полагаю, ты тоже их не знаешь.

Я стискиваю зубы. Так и подмывает сказать, что речь идет о людях, которые по приказу Пророка дубасили детей толстенными палками и выдавали юных дочек замуж за стариков. Речь о людях, которые насмерть забили Джуда, превратив его в груду мяса и костей. Тело даже пришлось укрыть простыней, потому что женщин от его вида тошнило.

Я вжимаю позвоночник в бетонную стену за койкой.

– Почему вы так сильно хотите знать правду?

– Потому что я уверен: хранить подобные тайны нельзя. Ложь со временем отравляет душу. А еще я хочу справедливости. И – для себя – разгадать эту загадку. Наконец помочь тебе. Уж поверь, я говорю совершенно искренне.

Я опускаю подбородок на грудь и рассеянно гляжу в пол.

– Чего вы хотите взамен?

Доктор Уилсон склоняет голову.

– А что ты можешь предложить?

– В августе мне исполнится восемнадцать, и тогда встанет вопрос об условно-досрочном освобождении. Мне будут нужны рекомендации.

– Хочешь, чтобы я высказался в твою пользу?

– Может, мы сумеем договориться.

Он щурится.

– А что будет, если никто не выступит в твою защиту?

– Возможно, если я буду вести себя прилично, меня выпустят и без рекомендаций. Или, скорее, переведут в колонию для взрослых, где я досижу остаток срока.

– Похоже, тебе есть что терять.

– А вам, похоже, нужны ответы.

– Твои знания в обмен на мои рекомендации?

Я киваю. Доктор Уилсон глядит на меня. Интересно, сумеет ли он прочесть по моему лицу, что я никогда не скажу ему всей правды? Я выдам свою версию событий, правдоподобную, но не более того – и ни за какие блага не расскажу, что происходило в те дымные январские минуты, когда я стояла над Пророком и глядела, как тот испускает последний нечестивый вдох.

– Ладно, – Уилсон кивает. – Договорились.

– Пожала бы вам руку, но…

Он улыбается.

– Итак, – говорю я. – С чего начнем?

Раздается звонок к обеду, и тюрьма вновь наполняется звуками.

– Давай в другой раз, хорошо?

Доктор Уилсон захлопывает блокнот.

– Вы же только что пришли, – удивляюсь я.

– Вернусь потом, ближе к концу недели.

Я выхожу из камеры вслед за ним и иду в другую сторону, но невольно поглядываю Уилсону в спину. Тот уходит прямиком на свободу. Он может, а я – нет. И поэтому, кажется, я чуточку его ненавижу.

В столовой ищу взглядом Энджел в толпе девчонок с хмурыми лицами и такими кулачищами, что мурашки бегут по коже. Без рук мне с ними не справиться. Энджел рассказывала, что некоторые могут сделать оружие из чего угодно – из заостренного куска пластика, отломанного от корзины в прачечной, или из болта, выкрученного из табуретки в классе. Причем, если дело дойдет до драки, одним ударом не обойдется. Одна будет тебя держать, а другая – колошматить, как отбивную.

Входит Энджел, и оранжевое море тел перед ней расступается. Она сидит за убийство первой степени, здесь таких мало, поэтому даже здоровячки с бычьими глазами поглядывают на нее с опаской.