Стефани Оукс - Священная ложь [litres]

Я отдернула руку, поскользнулась на льду и тяжело упала на спину.

Незнакомец навис надо мной тенью на фоне падающих белых лепестков и чернеющего остова моста. Я вцепилась ему в лодыжку и опрокинула на мерзлую землю. Вскочила на ноги и уставилась на него сверху вниз.

Глаза у парня были огромными и сияли, как факел. Я охнула, увидев их цвет. Зеленый. Яркий. Словно бутылочное стекло. Божественно-зеленый.

Решение ударить было абсолютно осознанным. Я могла убежать, если б захотела. Но я не хотела. Я хотела причинить ему боль. На мне были ботинки из дома Джуда. Я не знала, что носы у них подбиты сталью – именно поэтому они так смачно вреза́лись в живот. Я-то думала, это потому, что я такая сильная. В груди расцветало нечто вроде гордости. Я фыркала, горячая кровь бежала сильнее, и меня это радовало.

Сила. Фиолетовые пятна в уголках глаз. Язык, жадно скользящий по губам. И больше никакого холода!

Незнакомца звали Филип Ланкастер. Он оказался сыном известного в Сиэтле программного инженера. Учился в университете Монтаны. А еще у него была параноидальная шизофрения. Я выбила ему коренные зубы с правой стороны. Порвала селезенку. Под конец он не мог даже плакать.

Наконец на меня набросился прежний холод. Я глядела на парня сверху вниз, руки тряслись, а мышцы дергало, будто сквозь них пропускали ток. Кровь на ботинках была столь яркой, что почти светилась.

Интересно, что подумал бы Джуд, увидев меня такой?

Я согнулась пополам, выплескивая из желудка едкую кислоту.

– Он винит тебя не так уж сильно, как ты думаешь, – сообщает доктор Уилсон.

– Филип? – спрашиваю я, вздрагивая при звуках его имени.

Доктор кивает.

– Он знает, что напугал тебя. И снова принимает лекарства.

Воспоминания о той ночи слишком свежи, почти как живые. Когда я нащупываю их разумом, они кажутся холодными, темными и острыми, словно металл, который приходится обшаривать вслепую, пытаясь определить его форму и размеры.

Полагаю, у нас с Филипом кошмары одинаковые, только мучают по-разному.

– Такое простить нельзя, – говорю я. – Я бы не смогла.

– Хочешь послушать, что он мне сказал? – спрашивает доктор Уилсон. – Он сказал, что не всегда сознает, где реальность, а где вымысел. Разум часто его подводит. И в этом он похож на тебя.

– Почему?

– Филипу тоже пришлось несладко. Можно сказать, у него есть свой Пророк. Только в голове.

– Боюсь, Пророк есть у всех, – говорю я. – Хорошо, что мой уже умер.

Доктор Уилсон глядит на меня со странным выражением. Мы стоим на краю пропасти, ради которой он сюда явился – узнать, что происходило в ту полную горького дыма секунду, когда Пророк испустил свой последний вздох.

– Ты часто думаешь про Констанс?

– А что тут думать? – спрашиваю я. – Мне стоило лучше ее беречь. А я не справилась.

– Не следует себя винить, – говорит доктор Уилсон. – Вряд ли можно с полной уверенностью утверждать, что это была исключительно твоя вина.

– По-моему, вы обещали не обсуждать мои чувства? Вот и не будем.

Доктору Уилсону явно хочется возразить, но после секундного размышления он принимается листать свои записи.

– Что побуждает людей совершать убийства? – спрашивает он вдруг.

Я удивленно поднимаю на него взгляд.

– Мне-то откуда знать?

– Просто подумай. Только без шуток.

– Да миллион всяких поводов!

– Например?

Я гляжу на свою стену с цитатами.

– Злость.

– Отлично. А еще?

– Безумие.

– Да, – соглашается доктор. – А еще плотская страсть или месть. Есть убийства ради страховки, есть эвтаназия… Знаешь, как все это называется?

Я пожимаю плечами.

– Мотив, – говорит он. – Если верно определить мотив, легче выяснить, кто убийца. Зачем кому-то убивать Пророка?

– Из мести, наверное.

– Очень хорошо. Он часто мучил людей. Можно добавить их в список подозреваемых, а еще их родню и близких. А как насчет безумия? В Общине за кем-нибудь замечали странное поведение? Душевные расстройства?

– Кроме самого Пророка?

Доктор Уилсон кивает.

Я задумываюсь.

– Тогда моя мать.

– Что у нее была за болезнь?

– Она вроде как… ушла в себя.

– Она ведь помогла тебе сбежать.

– Тем не менее всю мою жизнь она витала мыслями где-то в облаках.

– Похоже, ты обижена?

Я почти смеюсь. Как же объяснить ему, чтобы он понял? Рассказать, как мать сидела в грязи, безучастно глядя на лютики, пока отец стегал меня по голой спине за то, что я посмела стащить у сестры ржаную булочку? Или описать жужжащий звук, который она издала после того, как Вивьен дала мне оплеуху, потому что я отказалась назвать ту матерью? Нет, бесполезно… Никакими словами не выразить, каково это – расти вместе с призраком.