Ирса Сигурдардоттир - Расплата

– Ты ей не нравишься? Да она в восторге от тебя! – Фанни наклонилась, посмотрела на дочку и перевела взгляд на Фрейю. – Неужели не видишь?

Наткнувшись на хмурый взгляд племянницы, Фрейя улыбнулась. Сошедшиеся у переносицы брови не дрогнули. Вызов в чистом виде. И тогда Фрейя сказала себе, что гадом будет, но добьется улыбки от этого ребенка.

В конце концов Бальдур отделался сравнительно легко: порку заменил обычный нагоняй. Фрейя оставила ему сообщение с просьбой перезвонить, а потом, торопясь домой к условленному времени, нарушила скоростной режим. Дома она первым делом поставила телефон на зарядку и, хлопнувшись на софу, почувствовала, как из нее истекают злость и негодование. Когда брат наконец позвонил, Фрейя честно попыталась устроить ему головомойку, но он постоянно перебивал ее вопросами о дочери, и в какой-то момент она обнаружила, что сил ругаться уже не осталось. Вместо этого принялась описывать малышку Сагу и даже поймала себя на том, что расхваливает ее, причем вполне искренне.

Вопросы у Бальдура быстро кончились, выдав тот факт, что о детях он имеет весьма отдаленное представление. Исчерпав одну тему, брат переключился на другую.

– Послушай, я тут поговорил с парнем, сидевшим с Йоуном в одной камере…

– Да? – К этому времени Фрейя успела основательно погрузиться в продавленный матрас видавшей виды софы, но, услышав имя педофила, подалась вперед и села повыше.

– Расспросил обо всем, что только можно, и что, наверное, будет интересно тебе. По его словам, Йоун был очень осторожен, не откровенничал, будто опасался, что их могут услышать, или подозревал, что в камере установлены «жучки». Вообще-то для таких, как он, в этом нет ничего странного. Эти типы изо всех сил стараются показать, что они нормальные, и поэтому постоянно начеку. Ты, наверное, и сама знаешь, что свои извращения они считают чем-то естественным и не понимают, почему другие с ними не согласны.

Бальдур был прав: все это она знала и без него.

– Что-нибудь интересное?

– Было и такое, хотя в целом ничего сногсшибательного. – Для убедительности он зевнул в трубку. – Письма ему приходили не от жены. Она после его ареста все контакты с ним оборвала. Почти сразу, еще до приговора, подала на развод, и бумаги ему прислали уже в тюрьму. В общем, воспользовалась первой же возможностью, чтобы избавиться от него. Даже не стала ждать окончания суда, признают его виновным или нет. Хотя все и так было ясно. За все время ни разу его не навестила.

– Оно и понятно. Должно быть, только обрадовалась, когда его арестовали… Нисколько не сомневаюсь, что он и с ней обращался отвратительно. Обычно так и бывает. Процесс этот сложный, и женщины часто ломаются психологически. И только после изоляции от партнера-насильника начинают видеть вещи в истинном свете. – Фрейя на секунду закрыла глаза, уступив накатившей усталости. – А что дети? Наверное, последовали ее примеру и тоже оборвали все контакты? Насколько я знаю, оба взяли потом матронимы.

– Да? А вот сокамерник Йоуна утверждает, что по крайней мере один из них приходил.

– Что?

– Но только один раз, если верить сокамернику. Йоун после посещения был в хорошем настроении, так что, должно быть, все прошло хорошо. Возможно, были и другие посещения, но того парня, с которым я разговаривал, выпустили, а когда он снова попался, то его определили в другой коридор.

– А когда это было? Перед освобождением Йоуна или раньше?

– По-моему, года два назад.

Если так, то дочери Йоуна, Сигрун, было тогда восемнадцать, а Трёстюру – двадцать два. Возможно, за десять лет кто-то из них успел забыть весь ужас случившегося и решил, что отец не так уж и плох. Или же они хотели узнать о его планах на будущее, потому что близилось время, когда Йоуна могли отпустить в реабилитационный центр. О том, что, когда придет время, такой вариант ему предложен не будет, они еще не знали.

– А что этот его сокамерник сказал о письмах? Возможно ли, что они все-таки были от детей?

– Он понятия не имел, что было в письмах и кто их присылал, хотя интересовался. Да, в общем-то, интересно было всем. Может быть, все-таки от детей…

Фрейя решила не говорить брату, что Хюльдар собирался расспросить о письмах тюремное начальство. К кому Бальдур определенно не питал симпатий, так это к полицейским.

– Ты не спрашивал, может ли, по его мнению, Йоун снова совершить что-то такое? Не станет ли он мстить?

– Мстить? – Бальдур произнес это таким тоном, будто не мог решить, как на это реагировать: удивляться или возмущаться. – За что мстить, черт возьми? Если кто-то и мог думать о мести, так это родители той девочки, которую он убил. Или его бывшая. Сюда он попал по собственной милости, и винить ему некого, кроме себя самого.