Айзек Адамсон - Эскимо с Хоккайдо

– Мы должны пойти в одно место. Вместе. Пожалуйста, поймите. Это даст мне… завершенность.

Она произнесла японизированную версию английского слова. Какой-то урод привез новое слово из-за моря и заразил им весь город, вплоть до скромных офисных служащих. Не успеешь оглянуться, все начнут толковать о моральном компасе, эмоциональном осмыслении и черт знает о чем.

– Завершенность? – повторил я.

Она кивнула.

Множество остроумных реплик защелкало у меня в голове, но чего стоил этот шум против печальной одинокой женщины, оплакивавшей своего деда. Глядя на Сэцуко, я пытался представить себе, как она жила со стариком, какую связь он оборвал, оставив внучку. Представить не удалось, но зато я сообразил, что Сэцуко так и не спросила меня о подробностях смерти старика. Это я первым о них заговорил, упомянув Ёси и загадочное «Общество Феникса». Наверное, этим я ее и расстроил. Девушка пыталась вообразить некий трансцендентный момент, когда свет осиял ее деда и его дух спокойно перешел из этого мира в следующий, перетек из одного сосуда в другой, или чему там учит ее вера, а я пустился рассказывать о заретушированной татуировке и о том, как старик задыхался и не мог сам набрать телефонный номер.

– Ладно, – сказал я, – значит, завершенность.

Она поднялась и неуверенно улыбнулась, а потом схватила меня за руку и потащила через холл, прочь из гостиницы. Навстречу завершенности.

Я попросил швейцара подогнать Ольгин «фольксваген», но Сэцуко предпочла взять такси, поскольку мы ехали в такое место, где парковка не предусмотрена. Что это за место, она сказать не хотела. Таксисту тоже не объяснила, давала инструкции по одной – здесь налево, на светофоре направо, теперь вперед. В паузах она молча смотрела в окно.

– Почему вы уезжаете? – спросила она в какой-то момент.

– Я не уезжаю, – повторил я. – Перебираюсь в другую гостиницу. Слишком много людей знали мой адрес.

– Людей вроде меня?

– Нет, других. Долго рассказывать.

– Вы очень уклончивый тип человека, да?

Я только плечами пожал. Наверное, в какой-то момент она себя уверила, что каждый из нас – какой-то тип человека. Что ни сделай, останешься типом. Спасаешь китов, выбросившихся на побережье острова Яку, делаешь искусственное дыхание прямо в дыхало – значит, ты из тех типов, которые спасают китов.

– Поймите, пожалуйста, – сказала она. – Я хочу вас поблагодарить. Вы помогли мне вступить в контакт с дедом.

– Это как?

Девушка лукаво улыбнулась и погрозила пальчиком. Ее улыбки нервировали меня. Такое впечатление, что в ней сидит несколько человек. То она стесняется, то закатывает истерику в ресторане. Половину реплик начинает с извинений, но при этом ей хватает наглости навязать себя совершенно незнакомому человеку, да к тому же иностранцу. Одевается как все нормальные женщины в этом городе, но верит в ясновидение и блуждающих духов. Интересно, какова ее концепция завершенности.

Я покосился на эту фигуру, казавшуюся пухлой в тесном свитере и нелепой юбке. С виду она способна на расчет и манипулирование людьми не более, чем растение в кадке. Если она затеяла игру, то мне эта игра незнакома. А значит, я, по всей вероятности, проиграю.

Такси все время сворачивало, пролагая себе путь среди одинаковых улочек и переулков. То ли мы уехали за много миль, то ли кружили на одном пятачке. Изредка солнце выглядывало из-за домов, будто в прятки играло. Все время пыталось нас догнать.

Таксист пощелкал радио и нашел моего старого друга, утешительного диджея. Все не так страшно, как кажется, говорил ребятишкам диджей. Если бы Ёси это осознал, он бы и сейчас был с нами, писал прекрасные песни и рубился бы по-прежнему.

Позвонил какой-то подросток: он, мол, слыхал, будто Ёси никогда не плакал, вообще никогда. Если бы Ёси был жив и слышал, как все ревут из-за его смерти, он бы снова умер – очень уж это противно.

Ну, дипломатично заговорил диджей, он бы, наверное, понял. Я уверен, Ёси тоже плакал иногда. Может быть, ему следовало плакать чаще. Может быть, он не стал бы причинять такого зла самому себе, если б мог себя чуточку отпустить. Откровенно поговорить о своих чувствах.

На этот парень ответил: будь Ёси плаксой, ему бы и песен писать не понадобилось. Я прямо слышал, как диджей негромко стучит карандашом по столу, подыскивая ответ.

– Остановитесь здесь, – сказала она.

Местность, куда мы добрались в итоге, остро нуждалась в застройке. Битое стекло на тротуаре драгоценными камнями сверкало в тусклых солнечных лучах. Бумажные и пластиковые пакеты, подгоняемые ветром, бесцельно летели вдоль мостовой, тормозя о телефонный столб или ржавую ограду. Вылитый восточный Кливленд – то есть самый поганый пригород Токио, какой я только видел. Надеюсь, не это место ее дед любил больше всего на свете.