Джон Вердон - Питер Пэн должен умереть

Кривясь от боли и опираясь на Гурни с одной стороны и Мадлен с другой, Хардвик заковылял вперед, как вдруг колесо обозрения – верхняя его часть, видневшаяся над пологом главного шатра в следующем ряду, – начало трястись и шататься. Послышался треск металла, глухой стук чего-то тяжелого об асфальт. А затем неестественно медленно, словно в замедленной съемке, вся махина скрылась за шатром. Секундой позже землю сотряс оглушительный удар.

Гурни затошнило. Мадлен заплакала. Хардвик издал какой-то гортанный звук – не то от боли, не то от ужаса. Трудно было понять, насколько он осознает окружающий кошмар.

Однако по пути к воротам он передумал и дожидаться там «скорой» не захотел.

– Слишком много пострадавших, врачи заняты по горло, не хочу ни у кого отнимать шанс, не хочу, чтобы кто-то из-за меня дольше дожидался помощи.

Голос его звучал еле слышно, скорее хриплым шепотом.

Гурни наклонился к нему удостовериться, что расслышал правильно.

– Чего ж ты тогда хочешь, Джек?

– В больницу. Не из самых ближних. В местных будет столпотворение. Им не справиться. В Куперстаун. Да, Куперстаун самое оно. И прямо в неотложку. Ты как, старичок? Сладишь с моей машиной?

Идея показалась Гурни совершенно немыслимой – перевозить человека с пулевым ранением на пятьдесят пять миль в машине без какого бы то ни было медицинского оборудования. И все-таки он согласился. Потому что идея перепоручить Хардвика до отказа перегруженной системе медицинской помощи в самый разгар катастрофы, подобной которой эта система еще не видала, казалась еще ужаснее. Одному богу известно, сколько изувеченных, еле живых пострадавших с колеса обозрения, не говоря уже о жертвах предыдущих взрывов, окажутся в очереди впереди него.

Так они проковыляли через ворота для автотранспорта, заодно служившие и воротами для устроителей выставки, – за этими воротами, на обочине, Хардвик припарковал свой старенький «Понтиак». Перед тем как садиться в машину, Гурни снял футболку, которая была на нем под толстовкой, и разорвал на три части. Свернув два куска в толстые валики, он зажал одним входное отверстие пули, а вторым – выходное и плотно перевязал третьим куском, чтобы они держались. Потом вместе с Мадлен усадил раненого на переднее пассажирское сиденье, до предела откинув спинку.

Едва придя в себя от боли настолько, чтобы говорить, Хардвик вытащил из футляра на поясе телефон, выбрал номер быстрого набора, немного подождал и оставил сообщение – слабым, но жизнерадостным голосом, надо полагать, для Эсти. «Приветик, крошка. У меня тут проблемка. Стормозил и схлопотал пулю. Позорище. Схлопотать пулю от мертвеца. Сложно объяснить. Еду в больницу в Куперстауне. Шерлок за рулем. Люблю тебя, Персик. Потом поговорим».

Это напомнило Гурни, что надо бы позвонить Кайлу. На его звонок тоже откликнулся автоответчик. «Привет, сынок. Как ты там? Я гнался за нашим приятелем до ярмарки. Там началось черт знает что. Джек Хардвик ранен, везу его в больницу в Куперстаун. Надеюсь, у тебя все в порядке. Как только сможешь, позвони мне и все расскажи. Я тебя люблю».

Как только он договорил, Мадлен уселась на заднее сиденье, Гурни – на водительское, и они тронулись в путь.

С ярмарки спешило уехать столько машин, что образовалась чуть ли не пробка – почти сюрреалистическое зрелище здесь, где коровы, как правило, встречались гораздо чаще, чем машины, а немногочисленные помехи движению создавались разве что тихоходными фургонами с сеном.

К тому времени как они выбрались на дорогу пошире, полоса грозовых туч уже сдвинулась на восток в сторону Олбани, а вертолеты с журналистами и телевизионщиками обшаривали долину лучами прожекторов – выискивая, должно быть, наиболее зрелищные ракурсы трагедии. Гурни представлял, как задыхающиеся от восторга креативщики с «РАМ-ТВ» рапортуют о том, как «обезумевшие от ужаса люди во мраке спасаются с места трагедии, которую многие считают результатом террористической атаки».

Вырвавшись из временного затора, Гурни гнал машину со всей скоростью, на какую только отважился, – и еще чуть-чуть сверх того. Почти всю дорогу выжимая от пятидесяти до ста миль, он добрался до больницы в Куперстауне минут за сорок пять. Удивительно, но по пути никто не произнес ни слова. Тревожное сочетание предельно допустимой скорости, агрессивной манеры Гурни не сбавлять хода на поворотах и практически ничем не заглушаемого рева мощного восьмицилиндрового мотора, похоже, на корню пресекало любую возможность беседы – сколько бы ни оставалось нерешенных проблем и оставшихся без ответа вопросов.