Олег Якубов: Театр теней

– Здесь в лесу свежий воздух, вот меня и вырубило, долго я проспал? – улыбаясь, спросил он.

– Не более часа.– ответил я, засучив рукав куртки и посмотрев на часы.

– Ты знаешь, когда я присел под ель, меня охватило то самое чувство, которое у меня возникло в тот момент, когда волк появился на поляне. Я не мог ни пошевелиться, ни говорить, страх сковал меня. Ты настоящий мастер памяти, ты все точно воссоздал, теперь я твой должник, ты вернул мне воспоминание, в котором я одновременно обрел счастье и первобытный ужас.– вытирая холодный пот с лица, говорил Волчонок.

– Ты разве не был счастлив? – спросил его я.

– Никогда до того самого момент когда я потерявшись в лесу, и сейчас когда ты создал для меня эту, как ты говоришь «сцену». А я бы ее назвал «сцена счастья». Страх вот чего мне не хватало, ты дал его мне в полной мере.

Он так рассказывал о возникшем у его моменте счастья, что я начал размышлять: «А был ли счастлив я?». Вспоминая самые счастливые моменты своей недолгой жизни, я осознал, что я сам не был счастлив, мимолетные моменты в жизни, когда я их воспринимал как моменты радости не шли не в какое сравнение с тем чувствами, которые я увидел в глазах своего друга, даже вспомнив «сцену» в старом саду я ее не стал относить к «апофеозу Волчонка»!

Волчонок еще несколько часов молча бродил по» сцене», будто одинокий актер после успешного спектакля. Я тем временем собирал оставшиеся инструменты и относил их в машину.

С того момента волчонок ходил за мной по пятам, он не давал мне ни единого часа побыть одному, его словно манило ко мне. Мне казалось, что его слишком много в моей жизни. Однажды я ему прямо и заявил, что хотел бы побыть один, это его настолько разочаровало, что он устроил небольшой скандал, больше походивший на бытовую ссору. Так мы и разошлись, я подумал, что в этом нет ничего плохого, если мы отдохнем друг от друга, т. к. за последнее время в моей жизни было слишком много Волчонка.

Мы не виделись почти неделю, я решил первым позвонить ему, чувствую вину за то, что я был инициатором ссоры. Однако на многочисленные звонки никто не отвечал. Заволновавшись, я отправился к нему в квартиру, жил он на другом конце города. Позвонив в дверь и ожидая его, я выкурил две сигареты.

– Здесь его нет! – решил я.

Следующим моим действом было обзвонить всех наших общих знакомых, но те как один не знали где он и что с ним. Из звонков я знал лишь то, что он сильно изменился, стал замкнутым, нелюдимым, задумчивым, исчезла прежняя улыбка, которая источала столько жизни, радости и счастья. После моих звонков знакомым поиски начались масштабные, казалось его, искал весь город. Город сам искал своего сына, так как он больше всего любил свой город, восхищаясь его узкими улочками, гармонично сочетавшимися с огромными, взметавшимся до небес, высокоэтажками. Поиски длились несколько дней.

– «Вот же я идиот!» – самокритично не переставая твердил себе я.

Я направился в лес, где была его «сцена». Там, именно там и нигде еще, я его обнаружил, сидящим под елью. Осторожно подойдя к нему, я дотронулся до его рукой, никакой ответной реакции не последовало. У меня еще была надежда, что он в трансе, как и в прошлый раз, но хрустальные, холодные глаза Волчонка, смотрящие на чучело волка, убеждали меня в том, что у меня больше нету моего лучшего, единственного друга. Убедившись, что моя помощь бесполезна, повторно проверив его пульс на холодной руке, я сообщил о произошедшем всем службам города, участвовавших в его поисках. Оставшись ждать помощи, я расхаживал по поляне, где вскоре будем множество людей. В очередной раз, проходя мимо сидевшего Волчонка, я заметил у него в куртке листок. До боли знакомый почерк, неаккуратно исписанный лист бумаги, говорил о спешке при написании данного письма. В некоторых местах письма были видны небольшие дырки, оставленные ручкой от сильного нажатия. В некоторых местах почерк несколько менялся, возможно, в этот момент в его голове происходило неизвестное. Не будучи графологом, прочитав письмо можно было сказать о спешке при написании, тревожном состоянии автора, боязнь будущего. Достав его, мои глаза жадно впились в содержание предсмертной записки:

«Дорогой друг, я верю, что ты- самый первый обнаружишь мое тело, поэтому эта записка исключительно для тебя, никому не передавай ее. Если ты не обнаружишь мое тело первым, то это будет означать, что ты меня совершенно не знал и поэтому не можешь называть себя моим другом. В этой записке я хочу быть кратким. То, что я совершил это только моя инициатива, ты в ней ни при чем. После «момента счастья» я утратил желание чем-либо заниматься, у меня возникло ощущение, что моя жизнь закончена на этом, это был финиш. Я должен был здесь остаться еще несколько месяцев назад, но я сумел выбраться из леса сам. То есть ни здесь, а там в далекой Японии. Да, именно сам, я солгал тебе и все остальным о том волке, за это я прошу прощения, наверное, это было не более чем детское желание выделиться и сообщить взрослым невероятную сказку. Я все еще ребенок, взрослый ребенок. Хотя доля правды в волке была, мне и в правду удалось увидеть волка, но совсем в иной ипостаси. Увидеть зверя и не испугаться, вот чем я по- настоящему гордился, в конце своей жизни. Но только благодаря тебе, я еще раз ощутил себя по-настоящему счастливым, не знаю, испытывал ли ты когда-нибудь это невероятное ощущения, но я верю, что оно к тебе придёт, стоит лишь подождать. Я уже много написал лишнего, хотя обещал быть кратким. То, что ты создаешь, свою «сцену» – это некая дорога в другое измерение, где человек может быть счастлив, но в ней есть и обратная сторона, ни каждый может захотеть вернуться из нее и не каждый сможет. У меня будет к тебе просьба, последняя просьба, я знаю ты будешь винить себя в моей смерти, но тебе не стоит этого делать, ведь мой поступок- это мой выбор. Так вот просьба моя проста, а именно, я прошу тебя, не бросай свое великое искусство, приноси людям счастья, ведь его абсолютно нет в нашем мире, оно есть только на твоей «сцене». Буду заканчивать. Прощай, когда-нибудь мы увидимся в стране счастья.