Пётр Кожевников - Год Людоеда. Время стрелять

После твоего горькопамятного для меня поступка наши отношения перешли в новую фазу: мне стали присущи настороженность, боль и тревога. Днем я тружусь с утра до ночи, спасая братьев наших меньших, только ночами — в эти черные, кошмарные (нескончаемые!) часы моей незавидной жизни, жизни бессемейного человека-инвалида — я плачу и горюю, особенно остро ощущая одиночество и неприкаянность. Наши души — словно и без того трусливые зайцы, смертельно испугавшиеся в сумерках друг друга.

Может быть, твоя природная гордыня мешает тебе сделать первый шаг навстречу? Эта гордыня — как стеклянная стена, как выжженная солнцем степь. Но я безропотно готова принять тебя таким, каков ты есть, ибо каждый человек оберегает свою неповторимость и ценит даже уродливые родимые пятна, обезобразившие лицо или тело (все-таки значительно хуже, когда лицо). (Как я это понимаю!) (А понимаешь ли это ты, мой муж и сын?!)

Иногда недостойная (первобытная) пагубная страсть распирает меня, словно кипящая вулканическая лава, и мне хочется заявить о своей великой любви громким голосом, но нынче считается недопустимым нарушать тишину и общественные правила приличия и правопорядка. Да я ведь и сама постоянно ратую именно за это!

Меня утешает то, что я рождена человеком (тобой!) и, стало быть, ничто человеческое мне не чуждо. Я — человек в любом своем проявлении. Я — человек в полном смысле этого слова. Я — человек как высшая мера всех вещей и понятий! Я — человек как венец творения! А вечное древо жизни растет, цветет и плодоносит, дабы мы с тобой, мой друг, как малые дети, радовались дарам природы, восхищались друг другом и были стойкими в борьбе. И еще я очень высоко ценю то, что сейчас нет кровавых распрей в сердце России!

Не стоит, поверь мне, униженно просить у судьбы благополучия и блаженства! Ведь земля не рай, а мы не ангелы, а строители нового мира, обновленной страны! И пусть моя трудная вдохновенная любовь светит, как факел в ночи, и живет во мне до конца моих дней, не давая изможденной (но все-таки молодой и мятущейся!) душе закостенеть или истощиться.

Если я больна или чем-то расстроена, я легко (без принуждения) поселяю тебя в своем живом воображении, и мне тотчас становится легче и светлей. Да-да, ты мой Светолей — я не ошиблась, — потому что ты льешь свет, и мне от твоего света светлее и теплее! Я мечтаю, чтобы ты хоть редко-изредка вспоминал о том, что ты любим, что ты — желанен, что ты — отец и сын, и это сознание неизменно ободряло бы тебя.

А я благодарна тебе за то,

О, девы иерусалимские, положите под сень смоковницы меня, напоите влагой медовой, угостите плодами мандрагоровыми: я хочу набраться сил и призвать к любви миллионы людей!

Витуся Следова ».

Микроавтобус серого цвета свернул с шоссе на узкую, малоприметную дорогу, по обеим сторонам которой густыми сине-зелеными стенами высились ели и сосны. Уже темнело, и линия горизонта терялась в бесцветности мартовских сумерек.

— Куда мы едем, Нестор Валерьевич? — раздался дрожащий голос Брюкина. — Зачем мы его убили? Мы в тупике, мы в полном тупике!

— А ты угадай, Илья Титанович! — подхрюкнул Загубин. — Вир фарен за своей Синей птицей! И не жалей его — он был плохим человеком! Как он тебя унижал, да он же тебя просто за человека не считал! А других?! А как он нам мало платил? Только все сулил золотые горы. А соловья, как известно, баснями не кормят! А ты хоть представляешь себе, сколько он сам хабен? Да ты знаешь, что у него лучшая коллекция презервативов в Европе?!

— Если бы нас сразу убили — было бы лучше! — Брюкин не удержал слез, которые вырвались из его абсолютно круглых глаз. — Но они ведь станут нас изощренно мучить, чтобы насладиться нашими страданиями! Это я во всем виноват, потому что не сдержал своих эмоций!

— Да не вини ты себя, все равно уже ничего не изменишь! — Нестор часто поглядывал вправо, но не на своего поскуливающего пассажира, а куда-то мимо него. — Веар из унзер поворот к счастью, а? А вот и он, приехали с орехами!

Автобус начал тормозить, справа по ходу его движения обозначилась прорезь еще одной дороги, перекрытой шлагбаумом, возле которого стояла избушка. На расчищенной площадке дремала черная «Волга» с эмблемой фирмы «Девять миллиметров».

— Это что — наши? — Илья в ужасе уставился на Нашатыря. — Вы решили меня сдать?

— Ну вы и идиот, Илья Титанович! Хватит пузыри пускать, готовьтесь к триумфу! — Нашатырь остановился перед шлагбаумом и посигналил. — Слипин как сурки! Везде одно и то же! Как распустились!