Антон Кротков - Голодный океан. Цивилизация заканчивается на берегу…

– Я был очень взволнован перспективой увидеть вблизи хотя бы какую-то часть настоящей России. Конечно, я уже имел некоторое представление о твоей исторической родине, Игорь, но то, что я пережил, люди, которых я встретил, – все это оказалось так непохоже на то, чего я ожидал…

Габор стал зачем-то говорить, что никто не может обвинить его в недостаточно искренней любви к Советскому Союзу и преданности коммунистической идее.

Исмаилову показалось, что сейчас будет сказано что-то чрезвычайно важное и необычное, и он не ошибся.

Габор признался, что у него словно открылись глаза на жизнь в СССР. Хотя от иностранцев всячески пытались скрыть некоторые особенности советской жизни, каким-то образом Джорджу удалось многое узнать об изнанке жизни в сталинском раю.

Эйфория от совместной с союзниками победы над нацистами там сошла на нет, и власть снова озаботилась поиском врагов – внешних и внутренних. Партийное и советское руководство стало принимать жёсткие меры в первую очередь по отношению к собственной интеллигенции.

– Тот, кто слепо не превозносит всё отечественное в пику западному и загнивающему, огульно обвиняется в отсутствии патриотизма; и объявляется безродными космополитом. Развёрнута настоящая охота на ведьм! В стране свирепствует партийная цензура, люди до крайности забиты и напуганы. При этом есть парадная витрина столичной жизни, за которой скрывается ужасающая нищета, бесправие и убожество обычной жизни советского народа.

Одним словом, Габор переживал сильнейшее разочарование в прежних идеалах…

Был уже вечер. Друзья сидели в писательском кабинете. Окна были настежь распахнуты. Легкий бриз с океана нёс прохладу. Обстановка кабинета выглядела предельно просто: пара стульев, топчан у стены застелен шерстяным пледом, на столе старенький ремингтон – единственная вещь, которой неприхотливый в быту писатель по-настоящему дорожил. Она кочевала с ним повсюду – из квартиры в квартиру, из дома в дом. До знакомства с Зоей иного серьёзного имущества у недавнего эмигранта не было. Джордж даже в шутку называл приобретённую по случаю на распродаже видавшую виды печатную машинку «моё приданное».

Прямо на полу громоздились стопками книги, журналы и газеты, какие-то папки. На корешках одной из них Игорь прочитал: «Моррис Элтхауз. Материалы для доклада о продовольственном геноциде в СССР»…

Джордж мало обращал внимание на комфорт. Он будто стремился ощущать себя солдатом в походе, даже несмотря на появившуюся рядом женщину. Или же боялся, что привычка к удобствам, на которые так щедра Америка, и семейное счастье размягчат его изнутри и толкнут на сделку с собственной совестью.

Габор сам вернулся к разговору о книге:

– Я напишу совсем не то, чего от меня ждут. Это будет правда об СССР! Эта книга станет настоящей бомбой. Один очень влиятельный человек дал мне для ознакомления очень впечатляющий материал. Эта книга повергнет всех в шок!

Впрочем, Джордж не собирался делать тайны из своего раскольничества, ведь это было бы непорядочно в первую очередь по отношению к друзьям и читателям его книг. Поэтому на прошлой неделе он выступил по радио. А за два дня до этого признался в своих сомнениях по поводу СССР в элитарном клубе главных редакторов ведущих американских газет. Габор откровенно говорил о том, что Сталина искажённо воспринимают на Западе, особенно интеллигенция. На самом деле это очень хитрый и жестокий диктатор азиатского типа, который проводит целенаправленную политику геноцида собственного народа. Западные политики ещё раскаются, что отдали ему фактически на заклание народы восточной Европы.

Теперь, когда Джордж говорил об этом другу, голос его дрожал от искреннего волнения, а мадьярский акцент звучал резче…

…Наконец, Габи замолчал. Некрасивое усталое лицо его ещё некоторое время, будто по инерции, светилось обличительным пафосом, но постепенно эмоции стали гаснуть, уступая место выражению скорбной задумчивости. Игорь отметил про себя, как сильно сдал и постарел товарищ за последние месяцы.

– Да, я долго заблуждался – горько признал Джордж, подняв на друга влажные глаза, – И нет смысла подыскивать себе оправдания. Я заслуживаю осуждения за всё то, что написал прежде. Ведь своими книгами и статьями я невольно прославлял самый большой обман нашего века. Но в том то и дело, что если с Гитлером всё было ясно с самого начала, то сталинизм – это хитрый дьявол, который искусно рядится в белоснежные одежды…