Антуан д'Эстет - Трактат. Бонус - притча «О праздности и забвении»; мини-поэма «Мятежный дух»

Но вернемся к апории Зенона. Подобный эффект, как мы знаем используется в мультипликации: ряд картинок, с минимальными отличиями друг от друга, сменяются с большой скоростью, создавая иллюзию плавного и, что важно, реалистичного движения. Таким образом, течение нашей жизни, если принять выводы апории Зенона за абстрактную данность (ведь наука, как мы поняли, это иногда допускает), а возражения оставить в стороне, состоит из неисчислимого количества таких вот микромоментов, запечатлеть которые в отдельности можно разве что на фотографии. Тогда перед нами возникает вопрос: предопределен ли каждый последующий кадр мультфильма нашей жизни или он создается в зависимости от наших действий? Другими словами, извечный филосовский вопрос: есть ли свобода воли или же ее нет? Если свободы воли нет, то дальше нам уже ничего не важно – все, так или иначе, предрешено и ничего тут не поделаешь. Но мы с вами люди гордые с амбициями, и такое положение дел нас вряд ли устраивает, поэтому мы решаем – свобода воли есть, и тем самым доказываем нашу правоту: ведь мы совершили акт свободной воли. Но раз мы сами решаем каким будет следующий кадр жизни, то почему все не так, как мы бы того хотели? Дело в том, что даже при условии нашей полной пассивности, мультфильм жизни вокруг нас будет продолжаться: будут летать на нашем фоне птицы, проезжать трамваи, ходить люди и ускользать время; кадры жизни будут сменять друг друга и только мы на них окажемся неподвижны. Учтем, что пассивность тоже акт свободы воли, но сделаем вывод: течение жизни определяется не только нами, но и условиями, окружением, другими людьми; то есть мы можем и должны не только оказывать воздействие, но и содействовать или противодействовать воздействию всего окружающего.

И все же, свободой воли грех не воспользоваться, поэтому дозволим себе еще одно предположение, пусть и из области фантастики, а именно: допустим множественность измерений реальности, в каждом из которых мы в разных ситуациях прошлого выбирали иные пути, иные решения, иные слова и иные действия. Тогда в каком нибудь из этих измерений мы могли бы быть не здесь – на лекции, – а где-нибудь в другом месте, скажем в Париже. Или даже здесь, но, например, за другой партой. Сложив же все эти альтернативные реальности получилось бы, что мы находимся в одно и то же время абсолютно везде. Это перспектива свободы воли – можно быть кем угодно и где угодно. Проблема в том, что для нас реальность одна, и пусть за нами остается невообразимая масса упущенных возможностей, а перед нами простираются в том же количестве новые, в одно время мы можем быть только в одном месте. Отсюда антипатия, вражда и конкуренция, если несколько человек метят на одно и то же «место», скажем на вершину пьедестала, президентское кресло или рядом с одним и тем же человеком. Отсюда же симпатия, дружба и любовь, если люди видят свое «место» рядом с другими и не стремятся занять их «место».

Рассуждать можно до бесконечности, но с нас пока достаточно и этого, потому как целью нашей было пошатнуть былые представления и породить сомнения. Для чего? Все просто. Один известный французский философ, – Рене Декарт, – в одной из своих работ предлагал усомниться абсолютно во всем: в достижениях наук, в прошлом опыте, даже в достоверности всей той информации, которую мы получаем посредством органов чувств. Декарт предлагал дойти до такой точки сомнения, когда ничего достоверного, кроме факта самого сомнения, уже не останется.

Итак, вместе с Декартом, мы уничтожили «все». Теперь, как и планировали, начнем возводить «все» с нуля. Как? Наряду с великим уничтожителем – «сомнением», должен быть великий созидатель, поэтому я предлагаю вам представить себе ту пустоту, которой мы достигли, и убедиться в том, что в пустоте этой мы найдем отнюдь не факт сомнения, а мысль, ведь только отсутствие мысли нельзя себе представить, ибо само представление пустоты уже будет мыслью, что, кстати, приводит нас к известному изречению все того же Декарта: «сogito ergo sum», более знакомому нам в переводе «мыслю, следовательно существую». Вот эта то «мысль» и будет нашим творцом и созидателем. «Мысль» мы возьмем за абстрактную единицу, следующим порождением которой будет, неважно какая, главное, что в любом случае, мысль – ее образ и подобие. Тогда, вне абстрактного значения, «мысль» не имеет ни конца, ни начала, но в известном смысле последовательна. Уже отсюда мы можем вывести первый закон нашей новой науки: схожесть или аналогия сущности предшествующего и последующего, творца и творения, макро- и микрокосмов; другими словами – бесконечность.