Александр Масалов - Левый берег Дона

Новая газета – это не проблема для местных властей. Технологии отработаны. Несколько месяцев, в крайнем случае – полгода – и в стойло поставят самую непокорную газету.

Произойдет это тихо-мирно, без единого выстрела. Оружие властей – телефон. Это оружие более совершенное, чем автомат, - «стреляет» бесшумно, разит наповал, и на месте преступления не остается никаких следов и улик, вроде стреляных гильз…

Вчерашнее убийство к местным политикам и чиновникам не имеет никакого отношения. Да и к столичным тоже.

Ясно лишь одно – это очень влиятельные люди. Убедившись, что первый удар не достиг цели, они не стали повторяться и второй удар нанесли более тонко, задействовав налоговую полицию на федеральном уровне…

Утром из белокаменной прикатит похоронная бригада - за трупами москвичей. Эмиссаров увезут хоронить в родной земле.

«Надо будет потолковать с гонцами… - подумал Станислав. – Может, скажут что путное…».

Он достал из кармана мобильник и позвонил Левину.

- Игорь Аркадьевич, что вы делаете сегодня вечером?

- А что?

- Надо тут встретиться с одним человечком…

***

Весь переулок был забит иномарками. Около машин толклись люди. Как правило, это были бритоголовые парни с траурными повязками на руках. Все, как один, угрюмые, настороженные, с подозрением пялящиеся на случайных прохожих.

Выглядели они так нехорошо, что обыватели робели пройти мимо. Некоторые поворачивали обратно. Другие, посмелее, все же шли вперед, невольно сторонясь «толстолобиков».

- Господи, кто умер-то? – пробормотал таксист.

- Теперь направо, - вместо ответа произнес Станислав. – Остановите, пожалуйста, здесь…

Он сунул водителю купюру, вылез из салона и направился к генкиному особняку. Калитка, ведущая во двор, где стояли столы, была распахнута настежь.

Муху поминали. Человек тридцать стояли на заснеженном дворе с одноразовыми стаканчиками в руках, переминаясь с ноги на ногу, - в основном, это были водилы, охрана и «шестерки» авторитетов, которые сейчас восседали за другим столом, в гостиной.

Когда Полонский подходил к дому, во двор зачем-то вышел Луноход. Увидел, и остановился.

- Стасик, прими мои соболезнования, - сказал он. – Генка был классный пацан. Нам всем его будет не хватать.

- Спасибо, Вася, - ответил Полонский.

- Давай помянем, - предложил Луноход.

Станислав вспомнил, что года три назад у Генки были проблемы с Луноходом. Какие-то разногласия, чуть было не приведшие к большой крови. Помните, их развел Артур Сагашьянц…

И сейчас, глядя в глаза Луноходу (а ведь в самом деле – скорбит!..), подумал: «А не ты ли сквитался?..»

Словно прочитав его мысли, Луноход вдруг сказал – негромко:

- Поверь на слово – это не я. И не мои пацаны.

- Верю. Пойдем.

В гостиной свободных мест не было, но едва они вошли какая-то «шестерка» встрепенулась, бросилась в соседнюю комнату и вернулась с двумя стульями.

Полонский выпил не чокаясь и огляделся. Полный кворум. Брюнет тоже был здесь. Он сидел не во главе стола, а по правую руку от родителей Генки, выписанных из области. Поймав взгляд Станислава, чуть заметно кивнул головой – дескать, давай выйдем… И не дожидаясь ответа, поднялся и направился к двери, ведущий в зимний сад.

Уж с кем с кем, а Брюнетом Станислав меньше всего хотел разговаривать. Особенно сейчас…

Не без раздражения он опрокинул вторую стопку и отправился следом.

Брюнет ждал его у пальмы, куря «Мальборо».

- Это ты напустил на меня налоговиков? – спросил Полонский.

- Нет.

- А кто?

- В девять утра налоговикам пришел факс из Москвы с командой произвести выемку документов, - флегматично ответил Брюнет. - В девять пятнадцать они нагрянули…

- Кто пустил мне красного петуха?

- Спроси об этом в агентстве "Факел", - посоветовал смотрящий. - Твой Вадим - сука.

- Я так и думал, - сказал Полонский. - Ты узнал, кто и за что грохнул Муху?

- Со временем напряжёнка. К вечеру узнаю. Пацаны Сявы в курсе...

Что-то Брюнет слишком пассивен, даже вял. Как осенняя муха…

- Короче, об чем будет разговор? - спросил Полонский.

- У Мухи был архив. Я хочу сделать тебе хорошее предложение. Отдай мне архив, и я прощу долг. Более того, разрешу работать на условиях Михея.

- О каком архиве ты говоришь?

- Не прикидывайся дураком, - не сказал, а прошипел Брюнет. - У тебя три дня на размышления. И запомни, Полонский: если я узнаю, что ты хоть одну бумажку заныкал, тебе не поздоровится!

Он нервно погасил окурок в кадке с пальмой и вышел.