Татьяна Брукс: Гололёд

– У вас восемнадцать недель беременности, – равнодушно прокомментировала ситуацию молодая, стильная, пахнущая духами Шанель № 5, доктор.

– Как? – трусики Ольги Владимировны замерли в руках на полпути к достижению цели.

– Ну, я подозреваю, что тем же способом, как беременеют женщины всего мира, – попыталась съюморить гинеколог, хрустя белоснежным халатиком.

– Мне скоро сорок лет. Моему мужу – шестьдесят. Этого просто не может быть.

– Завидую я вам, Ольга Владимировна. Шестьдесят лет и все ещё способен зачать ребеночка. Вот молодец.

– Что значит молодец? Не нужен мне никакой ребеночек. Дайте направление на аборт.

– Нет, – отрезала гинекологша и посмотрела на Ольгу поверх своих стильных очков, которые она носила, похоже, только как аксессуар.

– Что значит «нет»?

– А то и значит. Во-первых уже поздно – ребеночек шевелится, а во-вторых, вам нельзя делать аборт – у вас фибромиома. Кстати, беременность, возможно, решит эту проблему. Такие случаи бывают.

– Какая ещё фибромиома? Это что рак? Но я не хочу!

– У вас ведь нет детей, не так ли? – «захрустел» халатик, когда его хозяйка деликатно избегая опасной темы, садилась за стол.

– Нет, но…

– Как бы там ни было, я не возьму на себя ответственность. Более того, настоятельно рекомендую вам родить.

Так на свет появился Лавруша, как символ лаврового венка – успешного завершения творческой деятельности знаменитой актрисы Ольги Ботан. Фамилию, по причине того, что в переводе на русский язык фамилия отца – Скотт, звучала не слишком прилично, дали мамину – Бот ан. Родители боялись, что ребенка задразнят недобрые дети. Проблемы это, правда, не исключило. Лаврентия дразнили то «ботаником» из-за фамилии, то «лавровым листком» из-за имени, так что, видимо, в конце концов, это и определило его будущую профессию. Лавр Георгиевич Ботан стал ботаником. В свои тридцать лет – профессор, заведующий кафедрой генетики растений в сельскохозяйственной академии. И единственным другом ещё со школьной скамьи остался Антон Гаевский, с которым они, частенько кулаками, вместе защищали свое ребячье достоинство: то Лавра из-за отца американца, то самого Антона, который приехал в класс из Западной Украины и «розмовляв українською мовою».

Антон взлетел на третий этаж дома, где жил его друг и, даже не задумываясь, что уже далеко за полночь позвонил в дверь. Ему никто не открыл. Он позвонил ещё раз, потом ещё. В конце концов он стал давить на кнопку звонка, не отнимая руки, но эту дверь ему так никто не открыл. Зато открылась дверь рядом. Из неё, серым мышонком, высунулась заспанная милая мордашка девушки с растрепанным ёжиком на голове.

– А Лавра нет, – пропищал «мышонок».

– А? Что? Как нет? Как это нет? А где он?

– Он уехал. На конференцию. В Америку. Будет завтра или послезавтра, не помню щас.

– Как уехал? В Америку? Он что, с ума сошёл? А что же мне теперь делать? – Антон прислонился спиной к стене, потом закрыв лицо ладонями, съехал по ней вниз.

– Ой, у вас кровь, – забеспокоилась девушка, – может вам нужна помощь?

– Мне теперь ничто не поможет, – выдавил из себя парень вымазывая кровью, оставшейся на ладонях, свои белокурые кудри.

– Вы, наверное, Антон? – девушка на цыпочках подошла к сидевшему на кафеле грустному херувиму и присела возле него, – меня Лика зовут. Я недавно тут живу. Мне Лавр Георгиевич говорил про вас. И на фотке я вас видела. Когда в гости заходила, – зачем-то стала оправдываться она, – у вас что случилось-то? Пойдёмте ко мне, умоетесь, расскажете, что произошло, может я помогу чем. Потом позвоним Лавру… Лавру Георгиевичу, вы не переживайте, мы с ним дружим, – Лика покраснела, запнулась, а потом продолжила, – он мне рассказывал про вас.

Она потянула Антона за руку. Девушка казалась совсем молоденькой – худенькая, маленького росточка с невзрачными тонкими волосиками, топорщимися во все стороны и глазками-пуговками, как у настоящей мышки. Но губы, даже без помады, были алыми и полными, и это придавало лицу необычную, какую-то трогательную сексапильность.

Антон, поднялся и поплёлся за Анжеликой в её квартиру. Послушно зашёл в ванную, вымыл руки и лицо. В зеркало перед умывальником не смотрел. Не мог.

Лика, поставив на плиту чайник, доставала из навесного шкафчика чашки.

– Давайте попьём чая, и вы расскажете что произошло.

Антон зашёл на кухню, почти упал на предложенный стул и, опустив голову на уки, заплакал. Он сам не ожидал, что заплачет, но напряжение которое держал в себе с момента, как он увидел перед собой свою тонущую в крови любовь, должно было найти выход, иначе его могло бы разорвать на мелкие части. Лучше бы разорвало – вытерпеть такую боль может не каждый.