Михаил Буканов - Бывает. Pulp fiction

На этом месте и кофе и коньяк закончились. Варлам Геленджиковский, истинное имя Авраам Палицкий, вынул изо рта трубку и задумался. Получалась какая-то херня! Писать было надо. Отстал – проиграл. А проигравший, как гласит опереточная мудрость, то плачет, то платит. Попеременно! И того и другого не хотелось. Деньги были нужны дозареза! Кредит, взятый в банке, требовал ежемесячных процентов. Но писать далее явно не хотелось. Звонок в дверь разрешил все его сомнения. Это была она, и, вовсе, не Снежная королева. Случилось, отнюдь, не редчайшее событие. В связи с изменением вектора направленности в дверь позвонила сама Фея Драже! Не подумайте чего о мыслительных способностях писателя. Старая его знакомая, Варвара, когда-то в шутку получила своё сладкое прозвище. Чудесная музыка П. Чайковского, сочетание старомодного обаяния и истинной образованности, создали тот свирепый коктейль, который на протяжении последних лет пил ранее независимый, до сих пор холостой художник. И прерывать своё, не совсем законное предприятие, вовсе даже не хотел и не думал! Что говорить, он был обрадован. Разом решались все проблемы сегодняшнего вечера. Совсем! Про вектор же направленности было известно следующее. Супруг уехал в очередную творческую командировку в горы Сихоте, какого там Алиня, на поиски подземных сокровищ. Был он геологом и ничего удивительного в его внеплановом отъезде не было, a супруга, Варварой именуемая, вместо посещения подруги какой, или фитнесового центра, взяла и посетила старого маститого художника слова! Можно так и сказать, муза меня сегодня посетила. Но, в отличии от той, которая посещала Высоцкого, никуда уходить не собиралась, а думала встретить не только какой-то там рассвет, но и день в постели повелителя слов и образов! Музы они такие! Пригласив даму войти и усадив её перед экраном плоского достаточно телевизора, писатель сообразил. В доме нет ни кофе, ни спиртного, o чём и не преминул сообщить своей подруге, a та в ответ гордо вытащила из своей сумки бутылку Текилы, упаковку нежной пармской ветчины, кусок сыра, хлеб, лимон, соль в солонке, виноград и пачку растворимого кофе. Мол, под такими не жизненными предлогами, милый мой, ты от меня не отвертишься! И, вольно и плавно, понесла всё своё, принесённое и исконно ей принадлежащее, на кухню! Оно-то конечно, с милым рай и в шалаше, но, если шалаш будет уютно оборудован и снабжён припасами и удобствами, то и ещё лучше. Палицкий наш действительно с какого-то боку-припёку был отдалённым потомком исторического дьяка. Во время оно, власти советской, за такое отдалённое родство вовсе не трогали. В то время как всякие там Трубецкие и Ляписы-Шереметьевы в разговоре, для прояснения ситуации, бросали: Из крепостных, естественно! Палицкий, без всяких, не сомневался, про прадеда если кто и знает, то это народ учёный, a что бы широкие слои населения, то вряд ли. Вот сейчас в империи Российской на графьёв, да князей раздолье. Во главе комитета государственного -Ромодановский, Думу Государственную с высокой трибуны озирает Нарышкин. Голициных и прочих Рогозиных с Михалковыми и не перечесть. А ему вот отлуп вышел. Самое бы время родовой фомилией тряхнуть. Погордиться! Ань нет, нельзя! Читатели и издатели знают своего писателя как Варлама, да ещё и Геленджиковского. Уже раскрученный бренд, что ты будешь делать? А тут и мадам фея вернулась. Глянул на неё Варламушка наш и, как говорили классики, аж его заколдобило! Из кухни вышла вылитая Булгаковская Гелла. Стянутые лентой волосы образовывали конский хвост. Тени для глаз зелёного цвета придавали лицу не земное очарование. Ярко алые губы! А тут ещё и неизвестно откуда взявшаяся, широкая такая хреновина на лбу. Писатель с трудом вспомнил -кокошник. Говорят, такoе носили официантки в Москве пятидесятых. По крайней мере, в «Карнавальной ночи» точно! Носили. Скромный фартучек кремового цвета совсем не скрывал прелести его подружки. Вовсе, наоборот. Подчёркивал. Поскольку хоть и начинался фартук где ему и положено, под подбородком, но узкая перемычка материи с трудом удерживалa пышный бюст женщины, хотя и не бальзаковского возраста, но далеко не нимфетки! И заканчивался этот предмет обихода, или спецодежда, там где надо, не скрывая место, которое нескромные американцы величают «бивер», а галантные французы «ла минетте». То-есть, бобр и кошечка! Вошедшая держала поднос с синей, необычной формы бутылкой текилы, маленькими тарелочками с ветчиной, сыром и лимоном, а так же солонкой. Любители данного напитка знают, соли хайбол, где уже имеется лёд и текила, да и лети душа в рай мелкими пташечками! Зело борзо! А ты вкус напитка лимоном оттеняешь! Накрыв к куршету журнальный столик, стоявший как раз между двумя большими и мягкими креслами, включив торшер с красным абажуром и выключив люстру, новоявленная ведьма уселась в одно из кресел и скромно сдвинула ноги. Во всей её позе было столько от притворства и одновременно целомудрия женщин, чтo у писателя перехватило дыхание. Давно, со времен далёкой юности, пришло ощущение любовного волнения. Что-то сжало горло и нежно царапая под ложечкой, поднималось из глубин очарованного сознания. А визави слегка изменила позу и, делая вид, что она разливает текилу и кладёт в стекло лёд, как бы невзначай изменила положение ножек, скрестив их достаточно медленно в другую сторону. Якобы, в одном из фильмом великая американская актриса Шарон Стоун первой из всех взяла на вооружение всю мимолётность и откровенность данного движения. Ей пытается подражать Лайма Вайкуле, да получается у неё это не так, как у оригинала и первопроходца! Варлам наш, испытав прилив нежных чувств и зная, что у мужчины в его возрасте приём алкоголя никоим образом не может помешать, так сказать, мироощущениям, быстро встал, взял в руку свой хайбол и потянулся через столик к прелестнице и вдруг резко ощутил острую боль за грудиной. Рука онеменела и выпустила хайбол. С противным глухим звуком его толстое стекло разбилось о бутылку с текилой. Острая боль не отпускала. Темнело в глазах. Боль мешала сделать хоть маленький вздох! Что-то со страшной силой и болью рвалось в груди. Стол резко надвинулся и сильно ударил писателя по лицу. На самом же деле человек, потеряв сознание, рухнул на столик. Осколки стекла впились в лицо и руки, продолжавшие судорожно царапать горло и грудь. Боль нарастала, затём всё поглотила чернота. Писатель Варлам Геленджиковский скоропостижно скончался от разрыва сердца!