A. J. - Прости меня, моя душа

Я уже отошел далеко от единственного здесь живого человека, кроме меня, но не настолько чтобы не чувствовать на себе его влияние… Надо бы дать ему имя, как и предыдущему. Не буду даже заморачиваться. Пусть будет Саймоном.

Так вот, я оборачиваюсь и хочу уже задать вопрос, тревожащий мое сердце, но моя потребность в этом сразу отпала, как только я увидел Саймона, который придерживался повадок животных в этот момент. Под его укоризненным и прожигающим плоть взглядом я не решился, потому что понял, что он к этому причастен.

Это его пространство, которое он подчинил, и это его души, которые он опустошил. Я хочу уже убежать от него, потому что понимаю, как бы это примитивно не звучало, что у меня тоже есть душа.

Он, сгорбившись, подходит ко мне, а я даже не могу двинуться с места. И вот я, подавленный физическим состоянием, и Саймон, внешне подавленный, но внутренне вспыхнувший от моих действий, приближаемся друг к другу, как друзья, скрывающие вражду, но знающие о ней. Его худощавое тело с уверенными и расторопными движениями рук, напоминающие отчасти что-то старческое и таинственное, уже приближаются ко мне. Если бы я не ощущал, что это человек, то назвал бы его каким-нибудь гоблином. Ну вот и новое воспоминание, которое всплыло наружу из забытья. Возможно, если я так же буду рассуждать о себе или о ком-нибудь другом, то вскоре что-нибудь да вспомню, однако, не всем моим предположениям надо доверять и следовать, но почему-то я все равно их придерживаюсь, несмотря на то, какими они являются.

– Не бойся, – внезапно и оживленно произнес Саймон, при этом резко встряхнув головой и протянув руки к моему лицу.

Я встрепенулся, но не отвернулся, а с ужасом смотрел на это. Он хочет утешить меня? Это выглядит немного жалко с его стороны, но все же я поддался и пожалел об этом. Хоть он и был маленького роста, но без проблем достал рукой до моей щеки. Он небрежно и легко дотрагивается кончиками сухих, дряблых рук с острыми ногтями, которые неприятно скребут мне кожу. Мне даже кажется, что он состарился, но, приглядевшись, я осознаю, что это совсем не так. На удивление, внешне он оставался таким же молодым, как и раньше, но только теперь я четко вижу его худобу. У него выпирают кости во всех местах, словно ему чего-то не хватает. Я бы даже назвал его скелетом, но его внутренняя жизнь пылает. Теперь я четко понимаю, что он голоден, но он хочет не еды, а чего-то совершенно иного и даже, я бы сказал, чего-то инородного и неощутимого, и это «что-то» связано сугубо со мной.

Он громко выдыхает и вдыхает, словно ему что-то мешает это делать или словно ему под девяносто лет, и, наконец, начинает говорить, при этом, не убирая свою руку:

– Не беспокойся ни о чем, ведь зачем тревожить свой организм? Не бойся, ибо нечего бояться. Не тревожься, потому что ничто не смеет побеспокоить тебя. Не стоит паниковать, дальше тебя ждет только счастье и спокойствие. Эй, улыбнись и выдохни с открытой душой. Не стоит поникать. Все, что ты лицезришь здесь не касается тебя, поэтому не стоит пытаться понять все. Зачем тебе испытывать внутренний дискомфорт? Зачем мыслить неправильно и обвинять кого-то в не содеянном? Что заставляет тебя браться за неизведанное? Зачем же путаться в нитях разума, если можно их вообще не создавать? И даже если это происходит невольно, то не стоит поддаваться этому и усиливать это. Ведь что такое тревога? Так, лишь невзрачный пустяк, который мы возносим до небес и который мы обращаем в ценность. Тебе не нужен хаос в чувствах. Они до ужаса громадны, и поэтому они вызывают в нас больше оживления и жизни, чем привычные для нас чувства. Мы живем с помощью них. Не беспокойся ни о чем.

И знаете что? Я верю ему и последую за его словами. Его голос звучал уж слишком убедительно, чтобы воспротивиться ему. Казалось, он вложил душу в слова, отдался полностью без погрешностей, завоевал мой разум и растопил его в своих убеждениях. Его глаза, которые залезли в самые потайные уголки моего внутреннего мира, истребили мое украденное чувство высокомерия. На самом деле, это приятное чувство. Я словно защищен от себя самого его словами. Он словно рассек нескольких моих сторон, отложив одну из них в сон, а другую возвысил в своем значении. Возможно ли такое? Скорее всего, да, но только ли в этом мире?

– А ты изменил меня, – как нарочно выплюнул я это.

– Но не в этом состоит мое утешение. Не все сойдется на этих словах. Все еще только впереди.

Он развернулся и, пошатываясь, пошел вперед на то же место, где изначально мы встретились и я, позабыв о своем состоянии, как прирученный, пошел вслед за ним. Медленно перебирая ногами, он что-то шепотом говорил, но я мало что уловил из его слов. даже то, что услышал, составляют неясные и вырванные из смысла слова, которые не дают мне ровно ничего. Он остановился. Это место, на котором мы сошлись, по праву можно назвать центром этого мира, потому что в нем больше пространства без человеческих линий. Они там не сошлись. Можно сказать, что этот малый круг окружен линиями, которые разбросаны в определенном порядке. Кажется, а может так и на самом деле, что они находятся на равном расстоянии друг от друга, словно в шахматном порядке.