Алексей Пшенов - Шесть, шесть, шесть…

Львович на несколько секунд прервал свою поучительную лекцию. Его устало-похмельное лицо неожиданно разгладилось, а в тусклых серых глазах проявился задорный блеск неунывающей молодости. Похоже, воспоминания об азартных играх были для него не так уж и неприятны.

– В нашей школе, всякий уважающий себя пацан начинал играть с четвертого-пятого класса. Сперва в трясучку, потом в пристенок и расшибалочку, а класса с восьмого уже по-взрослому – в карты. Так и мы с Толиком: сначала стрясывались по пятачку с пацанами в подъезде, потом ходили резаться в пристенок за гаражами, а с восьмого класса стали ходить после школы под навесы.

– Куда-куда?

– Под навесы, – ностальгически улыбнулся Львович. – Наш район построили в начале шестидесятых на месте садоводческого колхоза. Там даже сейчас кое-где еще сохранились старые яблони, а во времена моей юности вокруг домов целые сады росли. Так вот, за этими садами на краю оврага было несколько больших навесов с вкопанными деревянными столами. Может, колхозники там яблоки сортировали, а может праздник урожая отмечали, кто знает. Это сейчас овраг засыпали, и новые дома построили, а тогда это место было глухое и безлюдное. Вот там и собирались те, кого нынче именуют неформальной молодежью, а в те времена называли попросту шпаной. Там можно было спокойно раздавить пузырек портвейна, побренчать на гитаре, обсудить проблемы или устроить разборку вдали от посторонних глаз, – место самое подходящее. Собирались в основном пацаны от четырнадцати до восемнадцати, но были и девчонки – такие оторвы, что многим парням могли фору дать. К сожалению, большинство из них плохо кончило. После восемнадцати пацаны уходили, кто в армию, а кто и на зону, и больше под навесы не возвращались. У всех начиналась новая взрослая жизнь. Иногда, правда, забредал по-пьяни какой-нибудь ветеран навесов и, загнув пару баек из армейской или лагерной жизни, начинал убеждать нас, что мы здесь только зря теряем время, но таких обычно не слушали. Каждый хотел учиться на своих ошибках.

Егор, теребя в руках записку Глимскинда, уныло вздохнул. Ему не терпелось, как следует рассмотреть загадочную таблицу, и он уже глубоко сожалел о том, что втравил Львовича в какие-то ностальгический мемуары. Тот, видимо уловив настроение Егора, встрепенулся и стер с лица благодушную улыбку. Задорный блеск в его глазах угас, и они снова стали усталыми и холодными. Однако свой монолог Львович не остановил.

– А еще под навесами играли в карты. Играли в любое время года и при любой погоде, благо навесы защищали и от дождя и от снега. Это было своего рода ритуалом – пришел, изволь сыграть хотя бы партию-другую. Поэтому навесы иногда в шутку называли Монте-Карло. Менты хорошо знали об этом и хотя бы раз в неделю наводили под навесами шухер. Большинство пацанов обычно убегали через овраг, но все равно кто-нибудь обязательно попадался. Если это были обычные менты из райотдела, то они просто забирали деньги, карты, сигареты и, если было, бухло. А если это был рейд инспекции по делам несовершеннолетних, то все было гораздо хуже. Везли в отделение, составляли протокол, изымали под опись вещи и вызывали родителей. А еще посылали письмо по месту учебы или работы со всеми вытекающими… Так вот, про игру. Мы все друг друга более-менее знали, поэтому играли достаточно честно. Хотя, перефразируя Есенина: карты – есть ловкость ума и рук. Игру могли и «зарядить», особенно, если приходили какие-нибудь чужаки из соседнего квартала. Но те тоже были не конченые лохи, и игра могла окончиться дракой, а то и настоящим межквартальным побоищем. А если игра идет честная и ты не зарываешься, то есть не лезешь в долги, пытаясь отыграться, то обычно остаешься при своих. Если в первый день ты, допустим, проигрываешь пятьдесят копеек, во второй рубль, а в третий рубль пятьдесят, то на четвертый день тебе, как правило, везет, и ты выиграешь что-нибудь около трешника. Ты просто возвращаешь свои деньги, но они уже кажутся настоящим выигрышем, и ты совершенно бесплатно получаешь массу положительных эмоций. Главное, уметь вовремя остановиться. Драма начинается тогда, когда какой-нибудь азартный молодой пацан, проиграв имевшийся у него рубль, пытается его тут же отыграть. Он начинает занимать деньги, а фишка ему явно не идет. Пацан поднимает свой долг до червонца или даже больше, ему назначают срок в три дня и в игру больше не пускают. А червонец в те времена – это хорошие деньги. И где этот червонец взять, если родители почти у всех нас были обычные работяги, а у многих еще и пьющие. А не отдашь долг в срок, включат счетчик и еще будут метелить каждый день. Все бандитские замашки появились не в девяностых. Они родом еще из нашего детства. Пацан сказал – пацан сделал. В итоге должник идет на какой-нибудь гоп-стоп или просто обносит соседскую квартиру. Если везет – отдает долг, нет – попадает на «малолетку». Практически все начинающие игроки, в том числе и я, проходили через это и потом уже играли аккуратно, без долгов. Как говорится: не за то батька сынку бил, что тот играл, а за то, что отыгрывался. Я, вообще, после первого крупного проигрыша определил для себя такое золотое правило: сколько бы ни было денег на кармане – проигрывать не больше рубля. Это правило очень трудно выполнять, но оно того стоит. Проиграл рубль и ша! Значит сегодня не твой день. А идет фишка – играй хоть до утра! В результате выигрывал я значительно больше, чем проигрывал. Многих это, мягко говоря, раздражало. «Ну, что? Рубль проиграл и все? Больше играть не хочешь? Ты же вчера пятерку выиграл». «Завтра, – отвечаю, – сыграю. Завтра». А сам давлю в себе искушение вернуться за стол. Но в итоге и меня раскрутили. Примитивно и жестко. После десятого класса я поступал в ЗИЛовский ВТУЗ, но завалил математику и до армии остался работать на заводе токарем. У меня был четвертый разряд, полученный в школьном УПК. Весной перед призывом, получив на заводе окончательный расчет, я взял пару пузырей «тридцать третьего» портвейна и отправился под навесы. Время было относительно раннее, часов пять, моросил дождик, и пацанов было немного. Надо сказать, что хотя под навесами все друг друга знали, но в основном держались своими возрастными группами, сложившимися из школьных параллелей. Каждая группа занимала свой навес. Наша группа была тогда самой старшей и занимала самый блатной дальний навес на краю оврага. Когда я пришел там были только пэтэушники братья-близнецы Бирюковы, которых я никогда не отличал друг друга и Сашка Титов, окончивший со мной десять классов и тоже никуда не поступивший. Мы выпили портвейн за мое увольнение с ЗИЛа и сели за карты. Играли мы в основном в буру и в секу, очко почему-то было не в почете. В буру обычно играют вдвоем или втроем, а нас было четверо и мы выбрали секу.