Сергей Бурый: Случившееся

– Ты не мой типаж.

Я даже не знал, какой у меня типаж.

Изя закидывала меня вопросами про все на свете и оттопыривала нижнюю губу, когда я не мог дать ответ.

– Ну вот этот же тебе нравится? – спрашивала она про кого-нибудь.

– Не знаю даже. Что-то нравится, что-то нет, – отвечал я.

– Это как? Ну он же всем нравится.

– Ну у всего есть плюсы и минусы, – парировал я.

– Никогда не думала об этом.

Изя искренне не могла понять, что не на все вопросы можно дать однозначный ответ. Но она все-таки была сложнее, чем кажется.

– Как ты хочешь жить? – спрашивал я ее во время сеанса.

– Хочу жить в мире, где на все вопросы есть ответ, – отвечала она, и я решал, что Изя одноклеточная.

– А как ты хочешь умереть?

– Оставив миру вопрос, на который нельзя найти ответа.

На пустырь Изю всегда привозил отец. После одного из сеансов, когда мы с Изей дошли до «крузака», Лев Натанович, закурив, сказал, что у него есть ко мне разговор. Я почему-то подумал, разговор будет об Изе, и даже обрадовался. Но Лев Натанович хотел поговорить о другом.

– Послушай, Володя, я долго думал, – начал он, – и наконец сформулировал, что ты такое делаешь.

– В смысле? – не понял я, испугавшись, что сейчас он обвинит меня в мошенничестве и потребует назад все деньги.

– Ты, Володя, находишь контакт с пустотой каждого из нас, – сказал Лев Натанович, – и заполняешь эту пустоту тем, чем мы сами заполнить ее не можем. Потому что контактировать с ней мы не умеем.

– Не знаю, Лев Натанович, – застеснялся я.

– Тебе бы, Володя, по телевизору выступать, с народом общаться по несколько часов. Они бы с тобой проблемами делились, а ты бы им черную точку показывал.

– Мне кажется, не сработает. Тут ведь дело в пустыре. И один на один надо, тогда все работает.

– Но ты ведь не пробовал, Володя! – возмутился Лев Натанович. – Ну хочешь, я все организую, а? У меня и связи есть.

– Да не надо, Лев Натанович, – скромно отказался я. – Мне и так хорошо.

– Тебе-то хорошо, а людям плохо.

– Может, как-нибудь потом, – отвертелся я.

Лев Натанович и тут хотел тянуться к прекрасному. Я же не видел в этом ничего хорошего. Проблема Извозчикова как раз и была в том, что любое приятное дело он зачем-то превращал в бизнес и сразу же начинал его ненавидеть. Вот и мою черную точку он хотел превратить в нефтяную скважину.

Я бы ни за что не дал Льву Натановичу все испортить. Все испортилось само собой. В один момент люди перестали получать от сеансов то, что получали раньше.

– Ну вот, Володя, не получилось у меня дотянуться до прекрасного, – сказал Лев Натанович, убедившись в том, что все сломалось, и в тот момент я подумал, может, это и к лучшему.

Лев Натанович дал мне сто тысяч на прощание, я не стал отказываться. Больше мы не виделись.

Я продолжал приходить на пустырь, и в один из дней меня посетила гениальная мысль. И почему я раньше не делал этого, вот ведь глупость.

– Как я хочу жить? – глядя на черную точку, спросил я себя, получил ответ и произнес его вслух.

– Как я хочу умереть? – спросил я, вновь получил ответ и озвучил его.

Падая, я увидел роддомовскую бирку цвета забора, дату рождения, рост, вес и свое настоящее имя.

Надо успокоиться и вспомнить, как все это случилось, шаг за шагом, не упуская деталей. Может быть, я что-нибудь пойму.

В четверг случайно пересекся с профессором Полуэктовым на 1-й линии Васильевского острова.

– Помните, вы перед собранием меня спросили: «Ты правда не понимаешь?».

– Помню. Так ты правда не понимаешь?

– А что я должен понять? Завтра меня пригласили на тестирование. Вас тоже пригласили?

– Никуда меня не пригласили, я отказался от участия в Словаре.

– Почему? – удивился я.

– Что-то в нем не так, – профессор закурил. – Сам не знаю, что. Вся эта задумка мне не нравится, предчувствие плохое. Не хочу касаться этой темы.

– Какой темы? – я категорически не понимал.

– Мне человек не нравится, который все задумал. Я посмотрел на него и сразу понял: он хочет докопаться до чего-то.

– Ну и хорошо, что плохого-то? Вы сами любите докапываться до истины, – настаивал я.

– Не все должны быть археологами, особенно когда речь заходит о филологии, – рассудил Полуэктов. – Вот я – классический филолог, но за Словарь не возьмусь. Не все, до чего можно докопаться, нуждается в раскопках.

– Опять загадки, – упрекнул я профессора.

– Никаких загадок, просто не хочу я этого касаться – и все, – отрезал он.