Андрей Куц - Самое страшное преступление

Другая жизнь, другой мир. Как сладки эти слова. Жизнь, полная свободы, отваги, где можно не зависеть от конкретного места или конкретных людей. И это вольное, решительное, дикое Бобров таил в себе, по какой-то причине усмиряя его, не давая ему выхода. Но оно в нём непременно живёт! И они об этом непременно узнают!

Ребята были восхищены его смелостью: в одиночку скрываться в незнакомом месте и привлекать для помощи неизвестных людей. Отринув прежнее, знакомое, жить в кукурузном поле! Не это ли они уже давно мечтают исполнить для начала своего славного, в этом не может быть никаких сомнений, самостоятельного пути? И вот появился человек, который это смог. Он знает каково выживать в диких условиях. Он наверняка уже не раз проделывал подобное. Это у него на лице, на морде, на рыле написано! И, если он тут задержится, если они сблизятся с ним, расположат его к доверию, открытости, он обязательно научит их всему тому, что умеет, может, знает, что с успехом применяет на практике.

Ребята чувствовали вдохновение.

Им грезилось что-то вольное, отчаянное.

Обворожительный свежий ветер огромной долины, где они хозяева и господа, обдал их лица – и глаза загорелись весёлым блеском.

Пучеглазый и голубоглазый, с мясистыми губами, большими ушами, длинным овалом лица, с жиденькими тоненькими белёсыми волосёнками, словно выцветший под палящими лучами солнца, усеянный обильными веснушками, широкий в кости, высокий двенадцатилетний Сашенька Кулешов улыбался даже во сне.

В эту ночь мимика у него была многообразна: от удивления, потрясения и возмущения, до восторга и наслаждения. Ни разу его губы не переставали улыбаться, и ни единожды не было на лице намёка на страх. Он не боялся ничего и никого, потому что он был не один: рядом с ним, плечом к плечу, скакали на белогривых лошадях верные товарищи, борцы за свободу и независимость всего угнетаемого народа.

Они были справедливыми мстителями, скрывающимися в лесной глухомани. Во главе их подвижнического отряда стоял длиннобородый, сожмуренный невзгодами, низенький и брюхатый батька. Он, в высокой папахе, восседал на плюгавеньком мерине и указывал обнажённой саблей вперёд! И они скакали без вопросов и сомнений. Они сражались с супостатом, захватившим их землю, кров, пленившим, а то и погубившим их родных, любимых или чужих, но соплеменников. Бились, как говорится, не щадя живота своего.

Вся Родина кишмя кишела вражьей силой. Поэтому им было не одолеть её за одну отважную ходку-вылазку. И они отступали. Им было горько. Они стыдились своего бегства. Но они отступали, чтобы передохнуть и пополнить свои ряды. Они уходили от набежавших, объединившихся вражьих полчищ, а те преследовали их, не отставали, надеясь уничтожить последний очаг сопротивления.

Саша никак не мог разобрать, кто же это такой, против кого они воюют и воюют не переставая, и неизбежно отступают, забиваясь в леса. Может, это ненавистные буржуины, а может, иноземный захватчик? Или их вёл на подвиги, на освоение новых земель сам Ермак, который Тимофеевич? В конце концов это не важно! Главное, что была свобода, был азарт, была борьба за справедливость! И они многого, очень многого достигли в этой нелёгкой, опасной нескончаемой битве.

В часы затишья, отдыха они кутили в наспех сколоченных хижинах, затерянных в глухих лесах.

И опять наступали будни, но не серые: борьба за справедливость и свободу всех угнетаемых была для них праздником! Это был их долг. В этом была их честь. И умирали они с улыбкой на окровавленных губах, веря, что жертва их не напрасна: скоро, очень скоро восторжествует на земле всеобщее благоденствие. Оно обязательно случится!

Саша во сне замахал руками, кроша кого-то в мелкую стружку, улыбаясь при этом по-простецки широко, так, как он умел.

Маленький, щуплый, с квадратной головой, с подслеповатыми мышиными глазками, в поломанных больших очках, вечно понурый, задумчивый двенадцатилетний Митяня Потапов, в отличие от своего друга, не радовался ночным баталиям. Он был хмур, и даже – сердит и грозен. В своём сне он не боролся за справедливость, он не искал свободы для других: он не хотел радоваться тому, что где-то кому-то будет хорошо. Он жил для себя. Он бился для себя. И не просто бился, а мстил за личные обиды, оскорбления, совершая варварские, жестокие набеги на поселения, нападая на проезжающих по большой дороге и на одиноких путников с шайкой отвязных, потёртых, потрёпанных жизнью ребятушек. Митя над ними верховодил, он был их атаманом! А вместе они – обычные разбойники. Топоры и ножи – их верные соратники.