Брижит Обер - Потрошитель

— Господин Гвидони?

Тишина. Ни малейшего шума — ни шума дыхания, ни звука шагов, ни шороха одежды. Он стал нащупывать выключатель. Казалось, еще миг, и пуля убийцы разнесет ему голову. Наконец свет зажегся.

— Хватит кобениться! Марш в кровать! — орал внизу какой-то мужчина.

— Гостиная, — тихо определил Жан-Жан. — Пусто. Старая продавленная софа. Допотопный телевизор.

Низенький сосновый столик. Нормандский шкаф. Роскошный кабинетный рояль. Закрытые ставни. На стенах — полосы экскрементов.

— Дерьмо! — пробормотал сзади Лоран.

— Точно!

Вымазанный в фекалиях палец повсюду сикось-накось накорябал какие-то вокабулы.

«ОН ИДЕТ», — расшифровала Лола, едва не вывихнув шею. Это было написано по меньшей мере раз десять.

— Ванная, кухня, спальня, — распорядился Жанно.

Крадучись, затаив дыхание, они двинулись к приоткрытым дверям. За каждой из них мог прятаться Филипп Гвидони с пистолетом. Под прикрытием задыхающихся от волнения Лорана и Лолы Жанно последовательно грохнул дверьми о стену.

Никого. Все загажено. Лежбище — голый матрас — набухло от мочи и крови. Воткнутыми в стену кнопками нарисованы два золотых глаза.

— Смылся, — вздохнул Жанно, хрустнув суставами, — прошляпили!

— Может, вернется? — шепнула Лола, вытирая взмокший лоб.

— Нет. Он ушел навсегда. Потому и дверь не стал запирать.

Истекающий потом Лоран снял свою куртку и принялся открывать стенные шкафы, выворачивать ящики стола. Пожелтевшие фотографии, ноты, классический, строгий гардероб, два смокинга.

— Ну вот! Теперь еще стада слонов не хватало! Слышь?

— Хр-пррр.

На пианино поверх клавиатуры окровавленная пила.

В ванной стальной хирургический поднос: поблескивающие бельевые заколки с приставшими волокнами плоти; аккуратно разложенные кнопки и гвозди самых разных размеров; пузырек 90-градусного спирта, грязная вата…

В пустом холодильнике — газетный сверток.

Лола взяла его в руки. Тяжелый и влажный. Она положила пакет на желтый формиковый стол и нервозно его развернула.

Корм для кошек?

Куда там.

Печень, почки, кишки, сердце, желчный пузырь, аппендикс.

— Джоанна Кемпо, — насилу выговорила она, не подозревая о восторге, обуявшем засевшую в ее голове штуковину при виде всех этих аппетитных останков.

— Опять каннибал хренов! — проворчал Жанно, разглядывая содержимое пакета. — Мода, что ли, такая пошла: «Мам, я буду каннибалом или каннибальчиком!»

— Ой, меня сейчас вырвет, — выдавила Лола, уткнувшись в раковину и потревожив полчища тараканов на водопое.

Жанно отвернулся. Что может быть гаже блюющей женщины! Лола выпрямилась, пустила воду и прополоскала рот.

— Хреновы больные, — пробормотал шеф, злобно сворачивая чудовищный пакет.

— Вы уж простите, — обиженно извинилась Лола.

— Да я не про вас, Тинарелли. Черт, откуда столько тараканов? Тут что, заповедник? Первый раз такое свинство вижу.

— Нет, вы только взгляните! — закричал Лоран, брезгливо, точно грязную салфетку, зажав двумя пальцами метровый лист ватмана. — Он это к задней стенке шкафа прикнопил.

Лист лег на стол, и все склонились над ним.

Это был коллаж, слепленный из всякой ерунды вперемежку с нарезками фото, по которым змеились кровавые загогулины, прыгали ноты какой-то мелодии и плясали граффити, намалеванные жирным красным фломастером.

На нем можно было узнать Барбару Гвидони — эффектную пятидесятилетнюю матрону, рот и глаза которой были утыканы крошечными гвоздиками, а низ живота залеплен бритвенным лезвием. Вот Соня Гвидони — вылитая мать, только моложе и без ее внутренней силы: бледная немощная оболочка, сложившая руки на животе, вымазанном красной загустевшей субстанцией. Рядом с ней седовласый поли-цейский в служебной форме и с нимбом из позоло ченных кнопок.

Далее — фотомонтаж: полицейский распластался на Соне, сочетавшись с ней посредством торчащего из брюк ножичка от кукольного сервиза. На голове Сони — раздавленный дерьмовый шлепок с четким отпечатком пальца.

— Большой, — уверенно определила Лола.

За совокуплением наблюдает ребенок двух-трех лет. Он наряжен в голубой клетчатый фартучек с приклеенными к нему цветочными лепестками.

Затем этот же ребенок, но уже на виселице — на самой настоящей веревке. Промеж его ног сочатся коричневые нити, ниспадающие прямо на его родителей.

Теперь его фартук украшают уже не лепестки, а трупики крошечных тараканов.

— Я должен отправить это в «Квантико», — пробормотал Лоран. — Профайлеры с ума от радости сойдут.