Лоренцо Каркатерра - Гангстер

И все же я постоянно ощущал его присутствие. Прошло уже несколько лет с тех пор, как я расстался с ним, я превратился из мальчика в мужчину и все же постоянно чувствовал его власть, мне казалось, что он отслеживает каждый мой шаг. Никто на работе не знал о связывавших нас отношениях. Его имя могло ассоциироваться у них с какими-то смутными воспоминаниями, в лучшем случае с газетной заметкой или кадрами старой кинохроники. Для них он не представлял никакой угрозы, а вот для меня — представлял. Я знал также, что это, вероятнее всего, была моя паранойя, чем реальное положение вещей, но всем своим воспитанием был приучен соблюдать осторожность. Я всегда смотрел, кто находится рядом со мной в ресторане или переполненном театре. Я замечал лица прохожих на тротуаре, следил за тем, чтобы номера моего телефона никогда не было в справочниках и никогда не говорил на людях ничего такого, что не хотел бы сделать всеобщим достоянием. Но это были мои единственные уступки покинутому мною миру.

Мне исполнилось двадцать шесть, и моя жизнь начала приобретать стабильность. Я много читал, восполняя пробелы в образовании, в частности, теми книгами, с которыми должен был познакомиться намного раньше. Ежемесячно я бывал в театре и каждую неделю смотрел новый кинофильм, обычно в компании кого-нибудь из неженатых парней с работы. Я начал ходить в художественные галереи и на вернисажи, покупал картины и украшал ими стены моей квартиры. У меня были сезонные абонементы на концерты в «Метрополитен», а иногда я отваживался даже посещать оперу и балетные спектакли. Это была полноценная жизнь и, что важнее всего, честная.

Мне так и не удалось отрешиться от обаяния преступного мира, и я не на шутку опасался, что так и не удастся. Я очень много читал об этой жизни, и всегда мог отделить факты от беспардонных вымыслов репортеров бульварных газет. За десятилетия, прошедшие с тех пор, как Анджело и Пуддж научились совать пистолеты под нос своим запуганным жертвам, рэкет изрядно изменился. Теперь в нем вращалось намного больше денег, и действовать нужно было куда активнее. Самые умные из молодых гангстеров подумывали, как бы поэффективнее сменить пистолеты на компьютеры. Игру в убийства они оставляли новым этническим бандам, которые яростно рвались в их вселенную, приехавшим из России громилам и собственным уличным головорезам; ни те, ни другие не разбирались в сложностях современного бизнеса. Молодые предводители понимали, что биржей можно управлять почти точно так же, как квартальной ссудной кассой. Они намеревались устроить тихий переворот: предоставить другим вести бизнес для них, а самим пользоваться всей прибылью от комиссий и инвестиций. Такая коммерция, конечно же, была бы намного респектабельнее, чем деятельность их предшественников, к тому же здесь не было опасности угодить лет на тридцать за решетку.

Новый подход соответствовал давней теории Анджело, который считал, что гангстеру вовсе не обязательно повышать свое образование путем тюремного заключения. «Кое-кто, и таких было немало, думал, что, отсидев в тюрьме, человек становится более профессиональным преступником, — как-то раз сказал он мне. — Я никогда с этим не соглашался. Мы с Пудджем всегда были деловыми из деловых, но заботились о том, чтобы не мозолить глаза копам и не слишком раздражать их чересчур открытыми действиями. За нами постоянно следили, мы жили словно под радаром. В моем бизнесе лучше подражать тактике подводной лодки, чем линейного корабля. Пусть другие устраивают шум, привлекают к себе внимание, дают интервью газетам и телевидению. Такое поведение может привести только на скамью подсудимых. А я всю жизнь заботился лишь о прибыли и развитии бизнеса».

Не раз, и не два, а много раз я задумывался о том, насколько лучше мне удалось бы продвигать свой бизнес, если бы я воспользовался гангстерским образованием, полученным от Анджело и применил приобретенные тогда навыки к моей нынешней жизни. Но в таких случаях я старался полностью сосредоточиться на работе и твердо знал, что мне следует бояться лишь собственных ошибок или попыток вытеснения и поглощения, которые периодически предпринимали большие корпорации. Понимание того, что никакая из этих акций не может угрожать моей жизни, действовало на меня в высшей степени успокаивающе.

Джанет Уоллейс было тридцать лет, она выросла в принадлежавшей к высшему классу очень богатой семье, владевшей поместьем в штате Мичиган. Университет Брауна она закончила лучше всех в своем выпуске и первую работу получила в Питтсбургской рекламной фирме, что и определило ее дальнейшую карьеру. Ее застенчивость малознакомые люди порой принимали за холодность; впрочем, она обычно соблюдала известную дистанцию в общении. Она быстро дала понять всем сотрудникам-мужчинам моей фирмы, что пришла сюда исключительно ради работы, а не для флирта. Я знал о ее личной жизни лишь то, что она сообщила в своем резюме, и не хотел ее расспрашивать. Она хорошо поладила с моей командой и показала себя хорошим работником, с богатой продуктивной фантазией и хорошо подвешенным языком, позволявшим четко излагать свои мысли. На совещаниях она всегда высказывала свое мнение, умела отстаивать его и порой демонстрировала недюжинное чувство юмора.