Эдди Шах - Манчестер Блю

– Они согласились подвергнуть тебя опасности, и их устраивает твое стремление отомстить за Ронейна.

– Меня подставили. А Ронейн, желая помочь, передал это сообщение. Нет, он не Понтий Пилат. Боже, как он мучается после смерти Бетти и детей! Бедный Ронейн.

– Все не то, чем кажется. Что это такое?

– Предупреждение, чтобы я полагался только на себя самого и не доверял Вашингтону, да и вообще никому.

– Значит, и мне тоже, а?

– Нет, ты особый случай.

Она прикоснулась к волосам на его затылке и стала их ласкать. Маршалл медленно повел головой от удовольствия и попытался расслабиться. Но все его мысли были о Ронейне, чувство сострадания и страха за его судьбу не давало покоя.

– Ты можешь все бросить, – прервала она его мысли. – Упаковаться и улететь домой, найти Ронейна.

– Я уже слишком далеко зашел. Как змея, вцепившаяся в свою жертву. Мои челюсти не выпустят ее. Теперь придется ее заглатывать.

– Никто тебя не обвинит.

– Я сам буду винить себя. Да и Ронейн тоже. Черт, как он, наверное, себя ненавидит. Как одиноко себя чувствует, считая, что бросил меня в пасть ко льву.

– Он тебе по-настоящему дорог, да?

Маршалл кивнул.

– Кроме тебя, он для меня самый близкий человек в мире.

– Ты мне не хочешь рассказать о своих планах?

– Нет. Чем меньше ты будешь знать, тем для тебя безопаснее.

Поставив бокал, она крепко обняла его.

– Пойдем спать. Мне хочется почувствовать тебя рядом.

Он погасил свет и лег, обвившись вокруг нее. Вскоре оба почувствовали нарастающее возбуждение.

Это была нежная близость, размеренная и неторопливая. Тела их, слитые воедино, плавно двигались в невесомости сладострастия. Ни новых поз, ни эротических ухищрений, просто – он на ней. Через пятнадцать минут они наконец разомкнули объятия.

Некоторое время прошло в молчании.

– Ревность – ужасная вещь, – проговорил Маршалл.

– Не начинай все сначала.

– Она меня уже достала. Когда мне нужно на чем-то сосредоточиться, эмоции берут верх. Я испытываю только ревность и свое бессилие перед тобой. Боюсь, в один прекрасный день, находясь в таком состоянии, я не распознаю надвигающуюся опасность.

– Тогда не ревнуй. Научись доверять.

– Если бы это было так просто!

– Воспринимай людей такими, какие они есть.

– То есть?

– Ладно, оставим.

– Ты хотела что-то сказать?

– Нет. – Она не могла объяснить, как ей нужна свобода для того, чтобы любить его и в то же время жить своей собственной жизнью. Он никогда не поймет этого. – Ты слишком многого от меня ожидаешь. Я люблю тебя. Неужели недостаточно?

– Это не так просто.

– Почему? Я не виновата, что ты представляешь меня с другими мужчинами. Это какая-то фантазия, и она, похоже, заводит тебя.

– К черту. – Маршалл сел в кровати.

– Так и есть. Ты сам делаешь себя стариком. – Она тут же пожалела об этих словах.

– Прекрасно, Джилл.

– Чего ты ожидал? – Чем больше она сожалела о сказанном, тем труднее было остановиться. – Он был точно таким же. Тоже все время жаловался на разницу в возрасте.

– Кто?

– Мой отчим, черт возьми. Кто же еще?

– Зачем ты вспоминаешь об этом?

– Ты сам начал. – Она отодвинулась от него. – Ну и что ты сделаешь? Ударишь меня, как он?

– Ты не можешь все время прятаться за него.

– Чушь.

– Да? Не думаю. В этом ты вся.

– Может, я хочу большего, чем ты можешь предложить. – Она видела, что это причиняет ему боль, но не могла остановиться. Конечно, он прав, она никого не подпускала слишком близко. Он был не единственным, и она не могла признаться в этом, не обидев его. Никто для нее не значил так много, но все равно этого было недостаточно. – Видишь ли, жизнь – это не фильм Джона Уэйна [16].

– Что ты этим хочешь сказать?

– Хватит меня расстраивать! – закричала она. – Ты сам знаешь, что я хочу сказать. – Она негодовала на его спокойствие, на то, что вышла из себя и предстала в таком нелепом виде. Она принялась бить его, а он с легкостью парировал ее слабые удары. – Не издевайся надо мной. Не считай меня ничтожеством.

Маршалл подождал, пока она успокоится. Завернувшись в простыню, Джилл сидела к нему спиной.

– Ну вот, только этого мне и не хватало, – пожаловался он.

– Чего еще?

– Отвернуться и уснуть после скандала.

– Ну и нечего мучиться. Мы только и знаем, что орать. Они так и не пожелали друг другу спокойной ночи.

Маршалл лежал молча, злой на свою несдержанность. Он силился успокоиться и сосредоточиться на предстоящем задании. Вызвал в памяти лицо Ронейна, попытался представить его боль. Полчаса ему понадобилось, чтобы отвлечь свои мысли от неподвижной, почти безжизненной фигуры, лежащей рядом с ним.