Родриго Кортес - Садовник

Куда делись алькальд, прокурор и судья, никто не ведал, а тем временем город, вмиг лишившийся всей своей верхушки, телефонной связи и перекрытого бесчисленными патрулями и засадами дорожного сообщения, оказался на грани выживания. В маленькой государственной больнице не осталось не только лекарств, но даже бинтов — почти все забрали с собой военные медики из батальона капитана Дельгадо. Оба местных аптекаря-еврея были расстреляны прошедшими через город фалангистами, а сами аптеки оказались разгромлены и сожжены. То же самое постигло и обе крупнейшие мясные лавки — только на этот раз постарались анархисты. Запасов угля на складах было от силы на месяц, а главное, никто и ничего завозить определенно не собирался.

Помня о том, что однажды начальник полиции уже взял на себя ответственность и реально помог отыскать пропавших без вести и перезахоронить их по-человечески, к нему снова потянулись люди. Некоторое время Мигель упирался и отнекивался, а потом собрал всех оставшихся в городе мужчин, и после долгих ожесточенных споров горожане пришли к выводу, что в такой ситуации без реквизиций просто не выжить.

И тогда на всех магазинах и складах появилась лаконичная надпись: «Изъято в управление», а Мигель, сам не веря, что делает это, и понимая, что рано или поздно за все придется ответить, начал раздавать уголь, муку и сахар по дворам.

Он видел, что на всю зиму этих запасов не хватит, но очень надеялся обменять на зерно и мясо найденные на складах семьи Эсперанса плуги, серпы и молотилки. Довольно просто решался и вопрос с топливом. Мигель быстро сколотил из самых крепких мужчин несколько отрядов и отправил их рубить пригородную каштановую рощу. А вот с лекарствами и такими, казалось, простыми вещами, как спички, мыло и соль, было совсем плохо.

Там, во внешнем мире, бомбили Мадрид и Гернику, а он ездил в Сарагосу, чтобы привезти муку и мыло. В далеком Бургосе избирали диктатора, в Барселоне разгружали корабли с русским оружием, а он на двух грузовиках перебирался через линию фронта, чтобы раздобыть у спекулянтов дефицитнейший пенициллин и под завязку загрузиться солью. По всей Испании сшибались две величайшие военные машины современности, пришли и ушли собранные со всего света интербригады, а он решал мелкие, почти бытовые проблемы, надеясь, что вот еще немного, и что-то прояснится. Но ясность все никак не наступала.

Дважды через город прокатывались изможденные, потрепанные войска генералиссимуса Франко; дважды продирались не менее потрепанные и изможденные республиканские отряды, и каждый раз маленький городок недосчитывался двух-трех сотен едва доросших до призывного возраста парней и двух-трех десятков расстрелянных мужчин. И каждый раз Мигель с трудом гасил в себе острое желание все бросить, взять винтовку и исчезнуть — там же, где исчезают все остальные.

А потом наступила осень 1938 года, и фронт снова сдвинулся и застрял в двух километрах от центра города — точно по линии реки. И это было начало конца.

Осенью 1938 года Себастьяну исполнилось восемнадцать. Числа по-прежнему не имели для него значения, но вот свою взрослость, зрелость он уже ощущал. За два года войны он уже несколько раз переходил с одной стороны на другую и каждый раз с удовлетворением убеждался в том, что господь не с теми и не с другими; господь — с ним. Но конец света затягивался.

Теперь Себастьян уже не ждал его, как прежде, со дня на день. Он понимал, чтобы вырастить цветок, требуется время, и если бог однажды установил такие правила, он не станет нарушать их ради своей секундной прихоти. А значит, конец света будет длиться и длиться, пока жизнь окончательно не сдаст свои позиции.

Иногда от этой затянувшейся вселенской агонии ему становилось невмоготу, и тогда Себастьян брал свою отточенную до состояния бритвы, уже четвертую по счету лопату и помогал господу поскорее покончить с этим. А потом ходил по задымленным полям с горстью зерна в кармане, набивал мертвые оскаленные рты землей и сажал в каждый всего одно маленькое семечко. Но, боже! Как же их еще было много!

Он побывал в Барселоне и Валенсии, Картахене и Гранаде, Малаге, Севилье и Кордове. Он прошел в осажденный Мадрид и около двадцати дней помогал республиканцам строить укрепления, чтобы иметь возможность полюбоваться столичным Ботаническим садом. И везде собирал семена.

Поначалу он делал это на всякий случай, просто чтобы не остаться без посадочного материала, если господь приберет слишком уж многих. Но коллекция ширилась, в ней появились семена достаточно редких, найденных в заброшенных оранжереях тропических растений, и вскоре Себастьян ощущал себя весьма состоятельным человеком и даже неожиданно обнаружил в себе столь необычное качество, как скаредность.