Родриго Кортес - Толмач

Шаман был уверен: не потеряй Бухэ-Нойон самообладания и не убей руками Курбана – совершенно беззаконно – эту шлюху, суд бы давно состоялся. Но после этого жуткого злодеяния небеса определенно засомневались в правоте Эрлик-хана и приостановили почти все. Так что даже сумасбродная и капризная Мечит была вынуждена вести жизнь постника и аскета, и ничего, кроме как ждать воли небес, Курбану не оставалось.

Когда обезьянка, отобранная у какого-то китайца и ставшая всеобщей любимицей застрявшего в Гуанчжоу отряда, заболела, переполошились все. Никодим Федорыч самолично послал трех казаков на поиски лекаря, и ребятки довольно быстро приволокли старого седого китайца, тщетно уверявшего, что он не понимает в обезьяньих недугах ровным счетом ничего.

– Если помрет, – перевел китайцу напутствие есаула Курбан, – попробуешь нашей казачьей плетки.

Тот испуганно вжал голову в плечи и сразу же начал доставать из инкрустированной речным перламутром шкатулки длинные серебряные иглы.

Понятно, что обезьянка первым делом искусала лекаря, а к вечеру ей стало так плохо, что бедняга даже не могла поднять голову, чтобы утолить мучающую ее непроходящую жажду.

И тогда до Курбана дошло.

Он дождался темноты, а когда казаки улеглись, отозвал в сторонку не смыкавшего глаз третьи сутки «хозяина» Мечит – молодого белобрысого казачка.

– Есть одно средство, – шепотом произнес шаман. – Пойдем со мной, я приготовлю…

Казачок посмотрел на толмача мутным от усталости взглядом и покорно поплелся к основательно загаженной за три месяца стоянки рощице у ручья.

– А ты точно знаешь, что надо делать? – едва ворочая языком, бормотал он.

– Она все время хочет пить, а напиться не может. Ты видел? – вопросом на вопрос ответил Курбан.

– Ну, видел…

– Я знаю, как ее напоить, – пояснил Курбан и поднял руку. – Все. Пришли. Становись на колени.

– Чего-о? – округлил бессмысленные глаза казак.

– Просто так удобнее, – пояснил Курбан и вспомнил, что говорил в таких случаях есаул. – Что ты прям как маленький? Становись, я сказал!

Казак недоуменно хмыкнул и опустился на колени.

– Держи, – сунул ему в руки большую деревянную чашку Курбан, – крепко держи.

Казак пожал плечами и принял чашку.

– А теперь закрой глаза.

Казак подчинился, и Курбан вытащил из рукава острый кремниевый нож, быстро огляделся по сторонам и уверенно чиркнул парня по горлу.

Уже через три минуты он поставил перед Мечит наполненную теплой, еще живой кровью чашу, и она сначала повела черными, высохшими от жара ноздрями, затем открыла глаза, с усилием поднялась, встала на четвереньки и принялась жадно лакать. А той же ночью шаман получил невероятное по яркости и ясности озарение, из которого следовало, что словно застрявшая на одном месте история земли богатыря Манджушри снова двинулась вперед.

В ту ночь Гуансюю приснилась обезьянка. Она стояла на четвереньках и жадно лакала из большой деревянной чашки что-то красное, наверное, перцовый соус. Это было так странно, что император даже проснулся. Он встал с «драконова ложа» и, чувствуя, как сильно бьется сердце, выглянул из почивальни. Приставленные к нему императрицей евнухи снова не спали.

Гуансюй вздохнул. В последнее время он чувствовал опасность всей кожей. Нападки на его либеральную линию участились, да и старуха стала нервничать. Что-то внутри подсказывало императору, что медлить более нельзя и если упустить свой шанс, то второй раз история его не предоставит. Конечно же, он боялся. Но долгие, полные иносказаний беседы с ближайшим окружением и особенно с генералом Юань Шикаем убедили его, что Кан Ювэй прав и друзей у него, императора Поднебесной, действительно больше, чем кажется. А недавно он осознал, что далее медлить и впрямь немыслимо.

Гуансюй вспомнил вчерашний вызов к Цыси и поежился. Потому что едва он вошел в Зал Долголетия и завершил все предписанные ритуалом поклоны, как она хлопнула ладонью по столу и закричала:

– Я думала, ты уже вырос и поумнел! Потому и доверила тебе власть!

Гуансюй растерялся.

– А ты позоришь наших прародителей! – продолжала кричать императрица. – Хочешь погубить страну?!

Гуансюй торопливо поклонился.

– Святая Мать напрасно слушает клевету. Я хоть и не очень умен, но не до такой же степени! Все, что я делаю, я делаю исключительно для блага Поднебесной и счастья ее обитателей!

Цыси гневно дернула головой.