Поняв, что Ориолю хочется выговориться, я предложила выпить еще по чашечке кофе — на этот раз за столиком в саду, в тени деревьев.
— Почему он убил себя? — спросила я, как только мы сели.
— Пока не знаю. — Ориоль обвел взглядом город, смутно различимый на горизонте. Я догадалась, что он задавал себе этот вопрос постоянно, всегда испытывая от этого душевную боль. — Мать рассказывала мне, что у отца были проблемы с конкурентами по бизнесу, членами международной мафии, торговавшей антикварными предметами искусства. Порой мне хочется думать, что он не покончил с собой, а был убит. Мысль, что он предпочел отказаться от борьбы, уйти, оставить меня, причиняет мне боль. — Его глаза увлажнились. — Уверен, с любой проблемой можно справиться, не стреляя себе в рот. Смерть отца оставила невосполнимую пустоту в моей жизни, я все еще переживаю ее, она до сих пор причиняет мне боль.
— Мне очень жаль, — промолвила я.
— Говорят, отец убил четверых из этих мафиози, — добавил Ориоль. — Но так ничего и не было доказано.
— Думаешь, это сделал он?
— Да.
— Но почему? Почему такой добрый человек пошел на преступление?
— Я могу передать тебе лишь то, что рассказывала мне мать. Они спорили по поводу деревянных картин, подозревали, что в них содержится послание, ключ к чему-то неизмеримо более дорогому — к сокровищу тамплиеров. Манускрипты Арнау д'Эстопиньи, так же как переводы более старинных рукописей, равно как и записи устных преданий, подтверждают это. И в самом деле, там, под слоем краски, содержится послание, хотя неполное и непонятное нам. Уверен, эти торговцы древностями знали о его существовании, хотели купить триптих у отца, но он отказался продавать, и они прибегли к запугиванию. У моего отца был один компаньон или друг, — тут Ориоль сделал многозначительную паузу, — его любовник. Те, другие, избили его. Полагаю, так они пытались запугать Энрика. Точно известно лишь то, что либо преднамеренно, либо случайно они этого компаньона убили. Мать говорит, что именно тогда начались эти ночные телефонные звонки. Они угрожали. Не только отцу, но и нам.
— И твой отец убил их?
— Похоже на то. Он не хотел отдавать им триптих. Я также не знаю, хотел ли он защитить свою семью или отомстить за друга. Ты слышала что-нибудь об Эпаминонде?
— Это о свинке [8], что ли? — пошутила я, пытаясь смягчить драматизм нашей беседы. Это имя носил греческий герой, и только.
— Об Эпаминонде, фиванском вожде, — ответил Ориоль, улыбнувшись. — Эта история и ее действующее лицо захватили воображение отца, она стала его любимым историческим примером, который он неоднократно приводил мне. Эпаминонд был военачальником и, помимо всего прочего, отличался высокой культурой. Его всегда окружали философы, поэты, музыканты и ученые. И это восхищало моего отца. В четвертом веке до нашей эры Спарта утвердила гегемонию над Грецией, ее воины в античном мире считались лучшими, и ни один другой город-государство не мог противостоять им. Но Фивы восстали, и когда могучая спартанская армия значительно превосходящими силами обрушилась на этот город, Эпаминонд и его священная фаланга нанесли ей одно за другим несколько поражений.
— А что это за «священная фаланга»?
— Священная фаланга была главной ударной силой фиванского войска, элитным формированием примерно из трехсот знатных молодых людей. Разбитые на пары, они клялись умереть, но не оставить в беде товарища. Именно такая отчаянная борьба за друга, это высшее проявление преданности, делала их непобедимыми.
— Ах! — воскликнула я. Эти слова кое-что прояснили для меня. Я знала, что моральный кодекс Древней Греции допускал однополую любовь и бисексуальность среди мужчин.
— То же самое практиковалось и среди тамплиеров. Когда ситуация достигала критической точки, когда враг превосходил их своей численностью, они сражались попарно и никогда не бросали товарища. Ни живого, ни мертвого. Тамплиеры не сдавались. Это видно на одной из печаток тамплиеров — на ней изображены два воина, скачущих на одном боевом коне. Этот образ не соответствовал действительности, но был символом. Тамплиеры не имели недостатка в лошадях: каждый рыцарь, согласно уставу ордена, располагал двумя хорошими конями… Образ на печатке символизировал пару воинов, принявших присягу.
— Значит, по-твоему, Энрик совершил убийство не для того, чтобы защитить свою семью, а мстил за друга. Он дал своему другу такое же обещание, какое давали пары из священной фаланги и тамплиеры, изображенные на печатке.
Читать дальше