Глеб Соколов - Ставок больше нет

В определенных кругах ходила легенда, что под Троицкой башней находится тюрьма для важных государственных преступников. Там якобы есть несколько специально оборудованных камер для пыток, где используется дыба с электрическим приводом и электронным управлением, щипцы с электронакаливанием и электрорезак для четвертования заговорщиков.

Эта страшилка была в ходу, когда хотели попугать ужасами службы безопасности. На самом деле под Троицкой башней действительно существовали тюремные казематы, но в последний раз они использовались по назначению еще в средневековье.

Тем не менее на Дидковского страшилка подействовала.

– Он сказал, что Андропов перед смертью обнаружил письмо Брежнева, адресованное лично ему. Содержание письма – шокирующее…

– В чем оно заключалось? Он рассказал вам?

– Нет. Ни слова. Он сказал, что изменить все равно ничего нельзя. Информация только еще больше осложнит ситуацию… Поймите, я был молодым человеком.

– Вы были любовником Четверикова?

– Да…

– Верно. Иначе зачем бы он стал вам во всем этом признаваться… Это письмо… Его оригинал в то время существовал?.. Где он находился?.. Он говорил вам об этом?

– Да, – твердо ответил Дидковский.

– Ну же, говорите, Дидковский!

– Он сказал, что запрятал письмо в хитроумное место. Он опасался, что если выяснится, что он читал письмо – ему не сдобровать. Тайник – в руле любимого автомобиля Брежнева…

– Любимого автомобиля?.. Какого?!.. У него их было больше четырех десятков!..

Дидковский зарыдал.

– Отпустите меня. Я рассказал вам все, что знал… Четвериков умер на следующий день после этого разговора. Мне ничего больше неизвестно. Я никогда не придавал значение этой истории. Не интересовался ею… Она была лишь мелким эпизодом, деталью разговора…

В зале отеля «Балчуг Кемпински» собралось много народу. Последний день международного саммита работников средств массовой информации близился к концу. Финальное мероприятие – вот, что оставалось неотработанным: заключительная встреча участников, доклад представителей международной организации, – под ее эгидой проводился саммит. После всего – торжественный ужин.

– Полагаю, официальная часть будет недолгой… – сказал московский журналист Дмитрий Наяшков Джозефу Доу.

Коллега из Соединенных Штатов понимающе усмехнулся:

– Все уже сказано!.. Пора выпить за счет устроителей!.. – Доу оглядел просторный холл… Американец – человек чрезвычайно общительный. Во время саммита постарался поучаствовать во всех мероприятиях, которые физически в состоянии охватить один человек. Но большинство лиц, по которым пробегал взгляд, были ему незнакомы. – К мероприятию большой интерес!.. Часто бываю на таких тусовках… Обычно, если с самого начала не знаешь всех приглашенных, то к концу – все лица знакомы. Сегодня море народу… Кто эти люди?

– Они пришли на халявный ужин. Кто же пропустит «Балчуг Кемпински»! – Наяшков ухмыльнулся.

Доу остался серьезен.

– Нет… На семинарах тоже было много людей… И еще столько же хотели придти, но не смогли…

– Скажи им, как все здорово! Им будет приятно!.. – Наяшков слегка кивнул головой в сторону немолодых мужчины и женщины. Спорить с американцем было неинтересно. На Наяшкова саммит не произвел никакого впечатления.

«Обычная байда! Тягомотина… Если б не «Балчуг», и не фуршеты…»

Мужчина и женщина, оба в строгих деловых костюмах, – двигаясь из разных концов холла, пересеклись в нескольких метрах от приятелей. Френсис Барнс – числился представителем Международного агентства по содействию свободной журналистике. Выглядел, как человек не в своей тарелке.

Наяшкову показалось: куратор саммита чем-то неприятно озадачен.

Женщиной, с которой Барнс столкнулся в холле, была Симона Вишневская, – гражданка США, выросшая и получившая образование за океаном. Имела семейные корни в России. Прекрасно, хотя и не без легкого акцента, владела русским языком. Симона была правой рукой Барнса. Если не сказать, что являлась его обеими руками, ногами, а так же головой там, где дело касалось организации московского саммита. Барнс русским языком не владел, роль сводилась к получению от шефов более высокого ранга «генеральной линии», а потом – наблюдения за тем, чтобы эта линия неукоснительно выполнялась. Всей практической деятельностью под общим контролем Барнса занималась Вишневская. С ней – многочисленный штат помощников, вернее помощниц – Симона отличалась нетрадиционной сексуальной ориентацией, слыла ярой феминисткой. Единственным мужчиной в ее «ближнем круге» был Барнс. Но с ним, как с начальником, вынужденно считалась.