Глеб Соколов - Ставок больше нет

– Все зависит от масштаба игры. Он мог не ощущать себя зависимой фигурой.

– А Холмогоров не рассматривает версию, что Антон Рубцов искренен?..

Глава администрации чуть дернул головой.

– В таком случае, он сумасшедший, страдающий галлюцинациями. Не мог же господь бог на самом деле спуститься к нему на колокольню…

– Я тоже думаю, что нет, хотя в бога верю. Вот что, я прошу вас сосредоточиться не на поисках разгадки, на проработке деталей моего новой программы, которую я изложу в сегодняшнем телевыступлении.

– Я готов… – растерянно сказал глава администрации.

Он хотел сказать что-то еще, но президент перебил его:

– Кстати, хотел спросить: а что думает о последних событиях Гараничев?.. Наверняка его взгляд отличается от точки зрения Холмогорова.

Золотые рыбки шарахнулись в разные стороны, когда пистолетный патрон ударился об воду, пробив верхний слой, стремительно опустился на дно.

– Теперь лезьте купаться… Или это новая примета? Хотите вернуться сюда еще раз? – спросил Гараничев.

– В воду я не полезу… Достанут, кому надо, – Холмогоров ударил по донышку коробки. На этот раз патрон выскочил удачно – прямо на ладонь. – Насчет возвращения сюда… Как же я вернусь, если вы хотите, чтобы я покончил с Садом Коммунизма?

Он закончил снаряжать обойму, защелкнул ее в пистолет.

– Хочу… – согласился Гараничев.

– Но почему я?.. Вы могли бы сделать это сами, – Анатолий Геннадиевич засунул пистолет за пояс и застегнул пиджак на две пуговицы.

– Вам это сделать удобней…

Гараничев посмотрел в воду бассейна. Патрон с тупым кончиком лежал на дне. Над ним спокойно проплыла одна из золотых рыбок.

– Понимаю… – Холмогоров говорил издевательским тоном. – Вы обожаете это место. – Он обвел рукой заросли тропических растений, полированные столики с красивыми креслами, расставленные по блестящему полу из армянского конгломерата. – Сад Коммунизма – это прекрасное место и я с удовольствием прекращу его цветение.

Посмотрев с торжествующим видом на коллегу, Анатолий Геннадиевич неспеша удалился.

Гараничев остался один. Некоторое время он стоял перед нишей, а затем подошел к ближайшему столику, сел… Вытащил из кармана лист бумаги и в который уж раз принялся внимательно перечитывать его.

Это была вторая часть брежневского послания – его продолжение…

– Вчера я объявил о беспрецедентной перемене нашего курса. И ситуация неожиданным образом поменялась к лучшему, – в голосе президента звучало нескрываемое торжество.

В этом кабинете Гараничев оказался впервые. Помощник принес зеленый чай. Президент поблагодарил кивком головы, тут же сделал глоток.

Был поздний вечер. Беседа больше походила на дружеский разговор, чем на рабочий доклад. Президент был без галстука.

Михаил Павлович не позволял себе расслабиться. Знал: то, о чем вот-вот проинформирует президента, разрушит приподнятое настроение.

– Казалось бы, меньше чем за сутки ситуация измениться не могла. Экономика государства – инертный механизм. Перемены требуют времени. Тем не менее они произошли немедленно! – президент удовлетворенно пристукнул ребром ладони по столу. – Основные биржевые показатели отреагировали на телеобращение. Аналитики заговорили… – президент сделал паузу. – Как фамилия этого комментатора на первом канале?

Гараничев пожал плечами.

– Мне понравилось выражение, которое он употребил, – президент улыбнулся. – «Вектор ожиданий изменился…» Акции поползли вверх!.. Народ воспрял. Я пробудил в нем надежду!.. – закончил глава государства.

Напряженное выражение лица Гараничева показалось ему странным.

– Что-то не так?.. Вы чем-то озабочены, Михаил Павлович? – вежливо осведомился президент.

– Да, – негромко проговорил Гараничев. – В течение последних часов я пытался лично встретиться с вами, но… Меня не пропускали. Мы получили информацию чрезвычайного свойства… Вернее, я получил. Прочтите этот документ… – офицер вынул вдвое лист бумаги. Протянул президенту. – Здесь разгадка истории!.. Меры уже приняты…

Рудалев распахнул дверцу, неспеша выбрался из «мерседеса». Участок дороги, отделявший его от небольшого огороженного забором участка, не был заасфальтирован. От тяжелых шагов на раскисшей земле оставался глубокий след. Через десяток метров ботинки и низ брючин были залеплены грязью.