Глеб Соколов - Дело Томмазо Кампанелла

– Что же он говорит? Что же он говорит?!. – всплеснули руками толстенькие студентки в масках поросяток, явно имея в виду Томмазо Кампанелла. – Ведь такой интенсивности событий не бывает! Такой интенсивности событий не бывает никогда!.. А он уже поверил в такую интенсивность событий. Он уже поверил!.. Что же он теперь станет делать? Ведь вскорости правда вскроется. Правда жизни обязательно вскроется!.. Что же он тогда станет делать?!.

Завершив на этом свою речь, Томмазо Кампанелла ловко соскочил со сценки, подошел к стойке, и, разглядывая напитки, расставленные за спиной бармена, взял протянутый ему Паспортом-Тюремным бумажник, собираясь заказать выпивку.

– Он – вор!.. Вор! – громко раздалось в этот момент в зале кафе.

Томмазо Кампанелла обернулся. На лице его изобразился ужас.

Таборский стоял возле него и показывал всем на бумажник, который Томмазо Кампанелла уже раскрыл.

– Он украл мой бумажник, еще раньше, в «Хорине»!.. – Таборский озирался по сторонам, ища поддержки в пораженных таким развитием событий посетителях кафе. – Там все мои деньги и документы.

– Так вот откуда твои деньги! – воскликнул бледный как полотно Томмазо Кампанелла, глядя на Паспорта-Тюремного.

– Вор! – закричал Таборский, глядя на Томмазо-Кампа-нелла, который по-прежнему держал бумажник Таборского в своих руках.

– Я – вор?! – потрясенно проговорил в ответ Томмазо Кампанелла. – Я – вор? – повторил он еще раз, побледнев сильнее.

– Поздравляю! – произнес Паспорт-Тюремный. – Теперь ты наш!.. Нам такие умные и талантливые – нужны!..

Сынок Лассаля делал судорожные знаки охране, чтобы они вывели всю компанию из зала, что через какое-то мгновение и было сделано. Студентки в масках поросяток последовали за Таборским и Томмазо Кампанелла в качестве свидетельниц. Паспорт-Тюремный выглядел совершенно спокойным и на Томмазо Кампанелла больше не смотрел вообще.

В гардеробной их уже поджидал, видимо до этого дежуривший на улице перед кафе, наряд милиции, вызванный в срочном порядке охраной заведения.

– Это не его бумажник, это я ему только что дал свой, чтобы он расплатился, – объяснил Паспорт-Тюремный милиционерам, показывая на Томмазо Кампанелла и на бумажник, который Таборский уже забрал у хориновского героя и теперь держал в руках. – Он не имеет к этому бумажнику никакого отношения.

– Да-да! Мы видели, это он дал ему бумажник, – подтвердили студентки в масках поросяток, показав на Паспорта-Тюремного.

У всех троих стали проверять документы.

Паспорт-Тюремный оказался по ним жителем Воркуты по фамилии Таборский, паспорт Томмазо Кампанелла на его настоящее, не хориновское имя, никаких подозрений не вызвал, а Таборский паспорта предъявить не смог и этим, а еще своим нетрезвым видом вызвал наибольшие подозрения у милиции.

Милиционеры посадили всех троих в машину и увезли…

После того как курсант-хориновец и Лефортовская Царевна уехали и Господин Радио остался на платформе один и перед тем как он пришел в хориновский зальчик уже с милиционерами, он побывал в ближайшем к «Хорину» отделении милиции. Там Господин Радио умудрился попасть в кабинет к достаточно крупному, по меркам этого отделения милиции, милицейскому начальнику.

– Невозможно!.. Совершенно невозможно нести культуру в массы!.. Меня непрерывно атакуют какие-то хулиганы… – проговорил он там чуть ли не скороговоркой. – Хориновская революция в настроениях погибает из-за этого Совиньи и помочь мне можете только вы!.. Помогите!

Конечно, услышав такие слова Господина Радио, крупный милицейский начальник был не то чтобы впечатлен, а очень сильно изумился: как такие слова может вообще вымолвить человек, если он находится в своем уме?

Однако потом Господин Радио некоторым образом смог, если уместно так выразиться, выправить положение. Впрочем, сказать, чтобы он сознательно стремился выправить положение, конечно, было нельзя, потому что в некотором роде он был настолько взволнован, что даже и не очень соображал, что он несет, но тем не менее, скажем так, что невольно, даже вовсе этого и не желая достичь, он все-таки произвел на милицейского чина впечатление больше положительное, чем отрицательное, больше нормальное впечатление, чем ненормальное, больше понравился ему, чем не понравился… Так что через некоторое время в разгоревшейся у них задушевной и вовсе не формальной и не казенной беседе большой милицейский чин начал вовсю уже высказывать свое собственное мнение, которое никакая должностная инструкция и никакой устав и приказ его не обязывали высказывать, и получилась беседа, которая произвела на Господина Радио очень серьезное и даже, можно сказать, трагическое впечатление…