Луис Фернандо Вериссимо - Клуб ангелов

— Нет, это останется на финал.

И пошел на кухню составлять опись моих кастрюль.

Через пять минут после ухода Лусидио (он отказался вызвать такси, утверждая, что живет близко, и пожал мне руку, официально расшаркиваясь) позвонила Ливия. Это стало вечерним ритуалом — узнавать, что я ел и не подвергся ли нападению волков.

— Кто у тебя был, Зи?

— Я потом расскажу.

— Женщина?

— Нет. Потом, Ливия.

Уже стоя у двери и записывая номер моего телефона, Лусидио попросил разрешения дать мне совет. Насчет нашего ужина.

— Конечно. Говори.

— Не приглашай женщин.

Лусидио позвонил на следующий день. Он представился, мол, я тот, что вчера делал омлет, и я его прервал:

— Да, да, как дела?

Он сказал, что уже занялся подготовкой продуктов для ужина, хотя времени в запасе две недели. Он уже знал, что приготовит. Мясо по-бургундски.

— Абель будет доволен. Это его любимое блюдо.

— Я знаю.

Он сказал: «Я знаю»? Не уверен. Он спросил, есть ли у меня на кухне какой-то инструмент, ему необходимый, и я ответил, что да. Потом Лусидио спросил, будет ли у него помощник обслуживать нас за ужином. Я ответил, что мачеха пришлет свою прислугу. Тогда он заявил, что предпочитает работать один.

— Условимся — я готовлю, ты подаешь.

— Ладно. Но я хочу заплатить за продукты, которые ты купил.

— Договоримся позже. Ты сообщил остальным?

— Еще нет.

— Начни с Абеля.

Только этого мне не хватало. Еще одной Ливии, чтобы командовать сорганизовывать мою жизнь. Но должен признать, его вмешательство мне нравилось. Он был интересным типом, несмотря на официальность и чертову будто приклеенную улыбку. Я не мог дождаться минуты, когда смогу представить его друзьям и понаблюдать их реакцию на историю с фугу и секретным обществом. Что еще он может рассказать?

Я обожаю странные истории. Чем они неправдоподобнее, тем больше я в них верю. И мне очень повезло, что не пришлось организовывать ужин в одиночку, я гордился, что сюрприз в лице Лусидио — как раз то, чего нам не хватало. Возможно, с его появлением в нашей жизни унылые будни канут в Лету. Человек, который рисковал жизнью за удовольствие полакомиться рыбой, несущей смерть, поможет нам выбраться из омута горечи и взаимных обвинений, куда нас повергла смерть Рамоса. В конце концов, мы ведь всего лишь гурманы, а не погрязшие в сомнениях члены религиозного ордена и не проклятое поколение. Даже если история с фугу выдумана, она вдохновляла. И еще больше меня вдохновляла надежда, что ужин будет восхитительным, если судить по приготовленному Лусидио омлету.

Я начал с Абеля. Он, как и ожидалось, не проявил энтузиазма в деле возрождения нашего клуба.

— Не знаю, Даниэл. Может, возьмем передышку на этот год?

— Абель…

— Наша последняя встреча была очень болезненной.

— Главное блюдо будет мясо по-бургундски, Абель.

— Да?

Не много же надо, чтобы его уговорить.

— Ты приготовишь твой фирменный десерт? Банановый…

— Приготовлю, Абель.

— В девять?

— Как всегда.

Потом я позвонил Жуану, который тоже засопротивлялся:

— Не знаю, не знаю… Я подумываю оставить клуб. Рождественский ужин показал, что пришло время остановиться. А то кончится тем, что я двину Пауло.

За двадцать один год нашей дружбы Жуан пропускал собрания клуба, только когда скрывался от людей, чьи деньги проиграл. Они, видите ли, горели желанием убить его, чем демонстрировали, по мнению Самуэла, шокирующее непонимание духа капитализма.

Самуэл предлагал кредиторам вместо того, чтобы убивать, сломать Жуану несколько костей, что позволило бы им получить свои деньги назад. И даже предлагал список костей, которые не понадобятся Жуану для зарабатывания денег. Но именно он больше всех помог Жуану, спрятав его от взбешенных кредиторов у себя дома. И периодически приносил нам новости о беженце: «Он в отличном настроении. Не могу уговорить его покончить с собой». И добавлял одну из своих мрачных цитат: «Одно из самых больших заблуждений человечества по отношению к самому себе — это существование угрызений совести».

— Нужно сделать еще одну попытку, Жуан, — настаивал я. — В конце концов, двадцать один год…

— Не знаю…

Отсидевшись у Самуэла, Жуан наконец пришел к соглашению с желающими вернуть свои капиталы. Но не перевоспитался. Он с детства был вруном и использовал свой прирожденный талант, чтобы выуживать у людей деньги, а потом объяснять им, почему деньги исчезли. Неудачный период побегов от неприятностей, о чем я только что рассказал, дискредитировал его доброе имя, но не испортил настроения и не лишил способности сыпать анекдотами. На рождественском собрании, когда Жуан начал рассказывать очередной анекдот, Пауло крикнул: «Нет!» — и обозвал Жуана типичным представителем бразильской элиты, которая проходит через всеобщее разорение, в том числе собственное, поднимая свою непоследовательность как знамя, как охранную грамоту, как предварительное отпущение грехов, и сказал, что еще один анекдот от Жуана был бы дикостью. Раз Жуан не стремится к раскаянию, то пусть хотя бы не рассказывает анекдотов. На что Жуан ответил, что он по крайней мере не был коммунистом, который, поправ независимые идеи, в результате лижет башмаки нашему великому магнату Педро и защищает его предприятие от забастовщиков с тем же жаром, с каким нападал на капитал, когда был депутатом.