Грег Айлс - Смерть как сон

Это как раз мой случай. Да, у меня есть мать и сестренка, но нет отца. Он живой, но потерялся где-то очень далеко. Он работает фотографом на войне.

В «Таинственном острове» есть карта на внутренней обложке. Нарисованная от руки. На ней изображен остров с высоты птичьего полета. Пляж. Грот. Вулкан. И еще лес. Если пристально вглядываться в эту карту, кажется, что видишь движущуюся цепочку людей. У них нет ни денег, ни инструментов. Только здравый смысл и природная сноровка.

Прочитав эту книжку, я сама стала рисовать карты, порожденные моим воображением. На полях тетрадей, на открытках, которые нам выдавали в День благодарения, – с изображением индейца или пилигрима. Нам выдавали открытки, а мы их раскрашивали цветными карандашами. А потом учитель собирал их и лучшие вывешивал на доску. Так они там и висели. Долго. Мои рисунки тоже вешали на доску, но никогда – на самое видное место. Каждый раз кто-то раскрашивал свою открытку лучше. Мне, например, не удавалось передать тени. А многим удавалось. Они проводили толстую жирную линию черным карандашом, а потом растушевывали ее пальцем, добиваясь объемности.

Учитель этого не замечал или делал вид, что не замечает, но на обороте моих пилигримов и индейцев открывался целый нарисованный мир – необитаемый остров, выведенный карандашом во всех подробностях… В этом мире я жила целых полчаса перед тем, как сдать разрисованную открытку…

Мои сомкнутые веки вдруг начали непроизвольно подергиваться, а руки рефлекторно сжались в кулаки. Что-то случилось с моими мышцами. Внутренний голос подсказывал мне затаиться и прислушаться к своим ощущениям. Я вдруг поняла, что могу открыть глаза. Надо лишь сделать над собой небольшое усилие. Хорошо бы еще чуть-чуть подождать и сначала понять, что со мной происходит…

Но я не могла ждать и противиться желанию проверить внезапно вернувшееся зрение.

Я собралась с духом и открыла глаза. Сначала ничего толком не увидела. Передо мной плавали лишь темные и светлые пятна. Однако прежде чем я успела испугаться и прийти в отчаяние, туман начал быстро рассеиваться. Первое, что я увидела, было… лицо Талии Лаво. Всего в полутора метрах от меня. Протяни руку и коснешься. А ниже была ее обнаженная грудь, наполовину скрытая под желтоватой водой. Голова Талии безмятежно склонилась на край эмалированной ванны. Глаза были прикрыты. Меня поразила ее бледность. Почти синюшность… И еще удивило, что она была без одежды. Постой-ка… А ведь ее и на мне нет! Мы обе сидим в большой ванне друг напротив друга. Между нами вода и старомодный кран с двумя вентилями – холодным и горячим.

Мне хотелось оглядеться, но я не смогла повернуть голову. Похоже, придется пока довольствоваться имеющимся обзором. Позади Талии стена из стекла. Крыша тоже стеклянная. Из вытянутых прозрачных треугольников, выложенных мозаикой. А слева от меня угадывается уже другая стена – из красного кирпича. Сквозь стекло я вижу небо. Смеркается… Слева небо еще синее, справа – фиолетовое. Значит, я смотрю на север.

Пока я могла двигать только глазами. Я скользнула взглядом от стеклянной крыши на стеклянную стену и ниже. В метре от пола стекло заканчивалось и упиралось в кирпичную кладку. Так-так… Я нахожусь в оранжерее. Или в теплице. Странно обнаружить в таком помещении ванну… За стеклянной стеной высятся деревья и тропические растения, а за ними – снова кирпич. Какой-то кошмарный сон…

Я почти уверилась в том, что все это мне чудится, когда вдруг услышала звук приближающихся шагов.

– Ну что ж, приветствую, – раздался мужской голос. – Если холодно, добавьте горячей воды.

Знакомый голос… Где я могла его слышать? В интонации есть что-то от Фрэнка Смита, но тембр гораздо ниже. Напрягшись до дрожи в коленях, я смогла чуть повернуть голову… и тут же пожалела об этом. Зрелище, открывшееся мне, было настолько странным и диким, что я едва поверила своим глазам.

Роджер Уитон стоял, наполовину скрытый мольбертом. В руке, затянутой в белую перчатку, он держал длинную кисть, быстро и уверенно порхающую над холстом, увидеть который я не имела шанса. На нем была лишь белая набедренная повязка. Точно в такой Христос изображен на всех картинах эпохи Возрождения, посвященных распятию и снятию с креста. Уитон был атлетически сложен. Для своих пятидесяти восьми он неплохо выглядел. Впечатление портили лишь темные синяки под ребрами. Мне приходилось видывать нечто подобное в Африке у умирающих от пневмонии несчастных, которые выплевывали вместе с кашлем куски собственных легких.