Дэниел Сильва - Исповедник

– Но разве они, итальянцы, не исполняли распоряжение Ватикана? Разве не права мать Винченца, говорившая о папской директиве?

– Церковь хочет, чтобы мы поверили именно в это, но, боюсь, не существует никаких свидетельств того, что Ватикан отдавал подобного рода указания, направленные на спасение евреев. Есть как раз основания полагать, что Ватикан не отдавал таких инструкций.

– Что же это за доказательства?

– У нас есть свидетельства многих евреев, которые пытались найти убежище на территории церковной собственности и получили отказ. Другим было предложено ради получения убежища перейти в католичество. Если бы папа распорядился открыть двери церквей и монастырей перед ищущими спасения евреями, никто, ни один монах и ни одна монахиня, не посмел бы его ослушаться. Спасавшие беглецов итальянские католики поступали так из сострадания и доброты, а не потому, что исполняли директивы верховного понтифика. Если бы они ждали инструкций, то, боюсь, еще больше итальянских евреев погибли бы в Аушвиц-Биркенау. Нет, никакой директивы не было. На самом деле, несмотря на неоднократные призывы со стороны союзников и обращения еврейских лидеров по всему миру, Пий так и не набрался мужества открыто выступить против массовых убийств европейских евреев.

– Но почему? Почему он молчал?

Раввин развел руками.

– Он оправдывался тем, что ввиду универсальности церкви не может становиться на ту или иную сторону, даже если одна из сторон – нацистская Германия. Осудив жестокости Гитлера, говорил Пий, ему пришлось бы осуждать также жестокости союзников. Он утверждал, что, высказавшись открыто, только усугубил бы положение евреев, хотя трудно представить, что могло бы быть хуже убийства шести миллионов. Пий видел себя государственным деятелем и дипломатом, актером на сцене европейского театра. Ему хотелось сыграть свою роль в таком урегулировании, чтобы в центре континента сохранилась сильная антикоммунистическая Германия. Впрочем, у меня есть на этот счет и собственная теория.

– В чем она состоит?

– Несмотря на публичные заявления о любви к еврейскому народу, его святейшество, на мой взгляд, был безразличен к нашей судьбе. Не забывайте о том, что он вырос в католической церкви, для которой антисемитизм является вопросом доктрины. Он приравнивал евреев к большевикам и придерживался того мнения, что евреев интересует только материальное. На протяжении тридцатых годов прошлого века, когда он исполнял обязанности государственного секретаря, официальные издания Ватикана печатали ту же антисемитскую мерзость, которую можно было найти в «Дер штюрмер». В одной из статей в ватиканском журнале «Ла Чивильта католика» всерьез обсуждалась возможность истребления евреев. По-моему, Пий искренне считал, что евреи получают по заслугам. С какой стати рисковать своей головой и тем более церковью ради народа, совершившего, на его взгляд, величайшее в истории преступление – убийство самого Бога?

– Тогда почему так много евреев после войны благодарили папу римского?

– Потому что евреи, оставшиеся в Италии, стремились сблизиться с христианами, а не задавать неудобных вопросов, касавшихся прошлого. В сорок пятом году более важным представлялось предотвратить еще один холокост, а не доискиваться правды. Для разметанных осколков сообщества речь просто шла о выживании.

Габриель и раввин Цолли вернулись туда, откуда начали круг по площади, и снова остановились у приюта, чтобы еще раз посмотреть на трех старушек перед телевизором.

– Как это сказал Христос? «Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне». Посмотрите на нас: старейшая в Европе еврейская община сократилась до нескольких десятков человек. Несколько семей, несколько больных стариков, которые не уезжают, потому что смерть уже слишком близка. Все чаще и чаще я провожу вечернюю службу в полном одиночестве. Даже в Шаббат приходят немногие. Большинство присутствующих в Венеции – приезжие.

Он повернулся и внимательно посмотрел в лицо Габриелю, словно мог обнаружить там явные следы детства, проведенного в долине Джезриил.

– Каков ваш интерес в этом вопросе, синьор Дельвеккио? И прежде чем отвечать на мой вопрос, вспомните, что вы разговариваете с раввином.

– Боюсь, мое дело подпадает под категорию неприятных вопросов, которые лучше не задавать.

– Я боялся, что вы ответите нечто подобное. Помните одно. Память в этой части мира живет долго, а ситуация сейчас не самая благоприятная. Война, шахиды-самоубийцы… Может быть, не стоит ворошить осиное гнездо. Так что будьте осторожны, друг мой. Ради всех нас.