Дэниел Сильва - Исповедник

Настоятельница гордо вскинула голову.

– Мне не требуется разрешение какого-то бюрократа из курии. Я сама знаю, с кем разговаривать, а с кем нет. Только Бог может повелевать мной. И Он приказал мне рассказать вашему брату о евреях Бренцоне.

Кабинет матери Винченцы помещался в уютной комнате с видом на озеро на втором этаже. Закрыв и заперев за собой дверь, она села к скромному письменному столу и выдвинула верхний ящик. Там, скрытый картонной коробкой с карандашами и скрепками, лежал сотовый телефон. Вообще-то хранение такого устройства противоречило строгим правилам монастырской жизни, но человек из Ватикана уверил ее, что с учетом обстоятельств данный случай не будет рассматриваться как нарушение.

Осторожно, точно следуя полученным инструкциям, настоятельница включила телефон и набрала некий номер в Риме. Через несколько секунд она услышала гудок. Это ее удивило. Но прозвучавший вслед за этим мужской голос удивил женщину еще больше.

– Это мать Винченца…

– Я знаю, кто это, – по-деловому коротко и строго произнес голос.

Только тогда настоятельница вспомнила, что ее инструктировали никогда не называть в телефонном разговоре ничьих имен. Какая же она дура!

– Вы просили позвонить, если в монастыре появится человек, расспрашивающий о профессоре. – Она сделала паузу, ожидая, что тот, кто снял трубку, скажет что-то, но он молчал. – Приходили сегодня во второй половине дня.

– Как он себя назвал?

– Он представился Ландау. Эхудом Ландау, из Тель-Авива. Братом профессора.

– Где он сейчас?

– Я не знаю. Возможно, остановился в старом отеле.

– Можете узнать?

– Думаю, что да.

– Узнайте и перезвоните мне.

Связь прервалась.

Мать Винченца осторожно убрала телефон на место, прикрыла его картонной коробкой и задвинула ящик.

Габриель решил переночевать в Бренцоне и вернуться в Венецию утром следующего дня. Покинув монастырь, он пешком возвратился в отель и прошел в свою комнату. Перспектива обеда в унылой гостиничной кантине показалась ему слишком невеселой, поэтому Габриель предпочел прогуляться по берегу и съесть рыбы в небольшом ресторанчике, где ужинали местные жители. Белое вино тоже было местное и очень холодное.

Мысли невольно возвращались к тому, с чем он столкнулся в Мюнхене: руны и свастика на стене в квартире Бенджамина; кровавое пятно на полу, там, где умер друг; детектив Вайс, преследовавший его по ночному городу. Теперь к этим образам добавились новые: угрюмый, сырой подвал монастыря Бренцоне; мать-настоятельница, спускающаяся по крутой каменной лестнице.

Габриель не сомневался, что Бенджамина убили те, кто хотел заставить его замолчать. Только это объясняло отсутствие компьютера в квартире, как и отсутствие вообще каких-либо свидетельств того, что убитый писал книгу. Зная, над чем работал покойный, Габриель сумел бы определить, кто и почему убил его. К сожалению, у него не было почти ничего, за исключением свидетельства пожилой монахини, утверждавшей, что Бенджамин собирал материалы о евреях, нашедших во время войны убежище в монастырях и других церковных учреждениях. В общем, эта тема не казалась настолько опасной, чтобы устранять разрабатывающего ее человека.

Расплатившись по счету, Габриель направился к отелю. Он не спешил и не смотрел по сторонам, а брел по узким извилистым улочкам туда, куда они вели. И мысли его, как будто отражая это блуждание по вечернему городку, тоже текли наугад, тычась в тупики. Инстинктивно он подошел к проблеме с точки зрения реставратора. Книга Бенджамина стала для него картиной, пострадавшей настолько сильно, что осталось только полотно с несколькими пятнами цвета и фрагментом первоначального наброска. Если бы Бенджамин был одним из старых мастеров, Габриель изучил бы все другие его работы. Проанализировал бы технику и основные тенденции письма того периода. Короче говоря, прежде чем приступать к реставрации, собрал бы как можно больше самого разного рода сведений о самом художнике.

Пока в распоряжении Габриеля было слишком мало материала, чтобы браться за дело, зато прогулка по улицам Бренцоне преподнесла ему еще одно малоприятное открытие: во второй раз за последние дни его взяли под наблюдение.

Свернув за угол, Габриель быстро миновал ряд уже закрытых магазинчиков и, оглянувшись, обнаружил преследователя – неясную тень худого и сутулого человека, передвигавшегося с ловкостью бродячего кота.

Габриель проскользнул в темный подъезд жилого дома и замер, прислушиваясь. Шаги стали затихать, а потом и вообще растаяли в ночи. Габриель вышел на улицу и направился к отелю. Хвост исчез.