Он думал: нельзя стрелять в нее из этого.
Нельзя стрелять в нее из ее собственной «беретты». Нельзя оставлять в ее теле те же пули 9x21, какими был убит Питбуль. Весь план развеется прахом. У него в руках не тот пистолет.
Он все равно бы выстрелил, потому что девица была вооружена, но, когда Грация выскочила из-за фургона, он думал: нельзя стрелять в нее из этого, – единственный раз думал во время акции. И поэтому спустил курок на долю секунды позже, всего на долю секунды, и, только ощутив толчок в грудь, понял, что она выстрелила первой.
Он опять привалился к стене домика и внезапно, вместе с тяжестью в груди, которая еще не выросла в боль и даже не слишком беспокоила, просто какое-то томление в области сердца, вот и все, услышал великую тишину, полную, настоящую. Он никогда не слышал такой тишины. Как будто уши забиты ватой, но не слышно гудения в голове, глухого шелеста у барабанных перепонок. Эта тишина обволакивала, пеленала весь мир, она не задерживалась, проникала все ниже, заполняла тело, ширилась, белая и плотная. Тишина без шорохов тишины.
Одной частью рассудка успел подумать: этот удар нанес мертвец.
Другой частью рассудка думал: с пулей в сердце ты можешь прожить еще десять секунд, но ты все равно мертвец.
(Одна.) Обезболивающее действие адреналина кончилось, уступив место невыносимому жжению, которое заставило его прижать руки к груди, зажмурить глаза и закусить губы. Какой-то частью рассудка думал: нет. (Две.) Хлынула кровь, резко понизилось давление, и он рухнул на колени в мокрую траву. Крепче прижал ладони к ране и какой-то частью сознания еще успел ощутить теплоту струи, которая сочилась сквозь рубашку и попадала на пальцы. Подумал: мама. (Три.) Ягодицы перевесили, он сел на корточки, тем самым сместив центр тяжести, и голова откинулась назад. Он попытался крикнуть, но в горле что-то забулькало, как при полоскании: то ли кровь, то ли дождевая вода. Какой-то частью рассудка думал: нет, нет, сейчас я встану. (Четыре.) Сердце сжимается. Тупое ощущение пустоты, неподвижной, тусклой, глухой, всеобъемлющей. (Пять.) Только боль, ни мыслей, ни движений, одна только боль: сильная, острая, режущая, – боль, одним словом. (Шесть.) Опять понижение давления: позвоночник сгибается, голова падает на грудь. Руки безвольно повисли, ладони касаются травы. (Семь.) Осталось меньше энергии, чтобы чувствовать боль. Ледяной дождь, бьющий в затылок, пробуждает сознание. Какая-то часть его включена: как я могу, я здесь, я думаю, я чувствую, как я могу. (Восемь.) Голова тяжелеет, клонится вперед. Губы кривятся в гримасе, искажающей лицо. Он думал. (Девять.) Голова еще ниже, ко лбу прилипают мокрые былинки. Он думал: жаль… (Десять.) Лбом коснулся земли и пропал в шелестящей белизне, будто нырнул в море травы, и подумал: все кончается. Подумал: в самом деле. Подумал: здесь.
– Ну, знаешь, Негро… Слыханное ли дело, чтобы офицер полиции, применив огнестрельное оружие, рисковал свалиться с воспалением легких.
– Давай-давай, Сарри, издевайся, пусть она злится, бесится… Того гляди, поставят ее над тобой начальником, тогда и попляшешь. Что тебе светит, Грация? Повышение?
– Я не знаю…
– Конечно повышение. Перестрелка с опасным преступником… Кажется, ты даже не была при исполнении. Глянь-ка, ранение…
– Матера, это ссадина, ее залепили пластырем.
– Как это ее поставят начальником, если у нее нет диплома. Она – старший инспектор, ну, будет главным, как максимум.
– Получай диплом, станешь комиссаром.
– Мне не дается учеба.
– Ну, так пусть тебя устроят как следует. Возвращайся в Палермо, в Управление по борьбе с мафией. Нет, лучше в Scico. Пусть тебя определят на такое место, где можно сделать карьеру.
– Куда же она денется из Болоньи. Она в положении.
– Это правда? Грация, это правда?
– Я не знаю.
– Ты сделала тест?
– По мне, так сделала. Говорю тебе: она в положении.
Тест она так и не сделала, некогда было. Коробочка до сих пор лежала в кармане куртки. Когда Грация прекратила вопить под дождем, она рухнула на колени и какое-то время оставалась так, пока вновь не обрела способности думать. Тогда она села в фургон и поехала за подмогой, потому что радиопередатчик на приборной доске не работал на этом горном перевале. Но прежде пришлось перевернуть Витторио, извлечь у него из кармана ключи. Патруль карабинеров из Ронкобилаччо задержал насквозь промокшую, босую девицу, которая уверяла, что она – инспектор полиции и только что застрелила собаку, питбуля. Ее отвезли в пункт «скорой помощи», а уже туда явились Матера с Сарриной. Карлизи настоял, чтобы Грация сразу же пришла в оперативный отдел: он хотел знать хоть что-нибудь, прежде чем на него насядут мэр, судья, журналисты; а утром еще предстоит составлять рапорт – пожалуйста, приезжай: я, конечно, понимаю, что тебе довелось пережить, но история получилась простая. Питбуль похитил ее, чтобы все поверили в его смерть. Ей удалось освободиться, и она выстрелила первая, сама не зная как. Психолог и все прочие ничего не поняли насчет Питбуля. Какое там – выйти за пределы молчания. Нет, он собирался войти в молчание, только с другой стороны, и продолжать свое дело. Может быть, это ему нравилось, а может быть, он не умел ничего другого. Ей не обязательно его понимать. Она его поймала.
Читать дальше