Карло Лукарелли - День за днем

Потом, разумеется, чувствую себя последней дрянью. Во-первых, потому, что тем временем блондинка исчезла, а на ее месте появилась реклама диска Джанни Моранди: смешно, что я лежу в таком состоянии перед Джанни, который хохочет во весь экран. Но самое главное – я не хотел, я поклялся, что больше не стану этого делать, не окажусь в конце концов, холодный, задыхающийся, липкий, в жестокой пустоте, без Кристин, без ее губ, даже без теплого, пульсирующего вздутия, которое давило на живот и трепетало в руке. Мне хочется плакать. Мне вспоминается фильм, который я видел ребенком: там был мальчик, впавший в отчаяние, уж не помню отчего. Он лежал в постели, уткнув лицо в подушку, а голос за кадром произносил: «Вот он плакал-плакал и наконец заснул». Я бы тоже хотел заснуть. Заснуть.

Меня растормошил Пес. Может, учуял странный запах, так или иначе, подошел к дивану и сунул остроконечную морду прямо в расстегнутые штаны. Я его отталкиваю обеими руками, а по телу бегают мурашки, то ли от изумления, то ли от страха. Он не отстает, тычется носом, будто гвоздем, и тогда я поднимаюсь, придерживая штаны, чуть откидываясь назад, потому что кончик, все еще чувствительный, трется о молнию. Я не знаю, куда мне деваться, а он пользуется случаем, набрасывается на мою ногу, зажимает колено передними лапами, а задними колотит по икре, согнувшись бананом, сунув морду мне в бедро и закрыв глаза, словно опять засыпая. Положение становится еще более комичным, я в отчаянии, и в какой-то момент это чувство становится нестерпимым. Не раздирающим, не болезненным, даже не диким. Нестерпимым.

– Хватит! – воплю я во все горло.

Вопль натужный, сухой, как взрыв, от него горят голосовые связки.

Пес отцепляется от моей ноги и падает на пол. Лапы у него разъезжаются, он шлепается на пузо с громким хлюпающим звуком. Я поскорее натягиваю штаны и застегиваю ремень: вдруг кто-нибудь прибежит на мой вопль, который, похоже, было слышно во всем доме. Но никто не приходит, даже Морбидо, который занимается в соседней комнате, через коридор. Сдается, что слышал меня один только Пес, и теперь, распластавшись на полу, поднимает испуганные глазенки.

И снова я чувствую, что это нестерпимо. Мне кажется, будто я крикнул «хватит» Кристин, «хватит» всей моей жизни, моей теперешней жизни, моему настоящему «я». А я не хочу говорить Кристин «хватит». И понимаю, что остается два выхода, всего два.

Или я бросаюсь на пол и плачу, пока не засну, то есть не умру. Или что-то предпринимаю.

Что-то предпринимаю. Застегиваю молнию, не обращая внимания на то, как противно липнет к животу промокшая холодная майка, и выхожу в коридор, к телефону. По идее, нужно заметить цифры на счетчике, чтобы записать разницу в конце звонка, особенно когда звонишь на мобильник, но я уже знаю, что этого делать не стану. Все равно записи в тетрадке давно не соответствуют показаниям счетчика.

Я долго жду, но в конце концов она отвечает.

– Луиза? Помоги мне, пожалуйста. Нет, не то, что ты думаешь… Нужно, чтобы ты сделала для меня одну вещь.

У мужчины, который поднимается к стойке регистрации багажа в аэропорту Мальпенса, такой вид, будто он впервые встал на эскалатор. Девушка в справочном смотрит, как его фигура возникает мало-помалу над мраморным полом второго этажа. Пассажир стоит, вцепившись в поручень; он покачивается, но полон решимости; он внимательно следит за тем, как зубчатая кромка каждой ступеньки исчезает, вдавливаясь в железную сетку, – ему тяжко, но он готов на все: что же делать, надо, значит, надо, думает он с отрешенным упорством. Девушка видит, как он прыгает с эскалатора, прыжок получается неловким, спотыкающимся; чуть ли не со вздохом облегчения мужчина застывает на неподвижном мраморном полу, потом с болезненной гримасой отскакивает в сторону, когда женщина, которая едет сзади, отталкивает его, чтобы пройти. Ему лет семьдесят, а может быть, шестьдесят, если он плохо сохранился, а может быть, и пятьдесят, если он сохранился очень плохо, то есть не сохранился, хорошо ли, плохо, а вымотался, выбился из сил. Он напоминает девушке из справочного ее деда, металлурга, который работает в компании «Фальк» в Бергамо.

Мужчина сжимает в руке билет и не столько вчитывается в него, сколько ждет, чтобы с ним заговорили. И девушка из справочного подзывает его, делает знак и терпеливо дожидается, пока он подойдет. Рейс AZ-4875 на Франкфурт. «Алиталия», стойки с 25-й по 32-ю. Ах, что вы, не за что, это мой долг. Улыбается ему, не просто показывает белоснежные зубы, как другим пассажирам, а улыбается по-настоящему.