Дидье Ковеларт - Вне себя

— Вы что, Родни, какая муха вас укусила?

Он ухмыляется. В его карьере не все шло гладко, и это всегда было связано с гипертрофированным эго: ему свойственно недооценивать противника.

— Сядь, Мартин. Впрочем, я тебя удивлю: твое имя не Мартин. А меня зовут Ральф Ченнинг. Тебе это ничего не говорит?

Я изумленно таращу глаза: пусть насладится произведенным эффектом. Ральф всегда брал псевдонимы со своими инициалами [10] Rodney Cole и Ralph Channing. — гордыня неистребима… Он толкает меня в кресло — рука у него тяжелая.

— Аккуратней! — вмешивается Нетски.

— Ладно, ладно, не сломаю я ваше творение, — фыркает Ральф и усаживается верхом на стул напротив. — Валяйте, приступайте.

Вполглаза, держа меня под прицелом, он косится на обработчика, который откладывает сигару, подходит и, устремив взгляд в мои зрачки, медленно, нараспев произносит:

— Вы расслабляетесь. На счет «четыре» вы полностью расслабитесь. Раз: вы ни о чем не думаете, вы доверились мне… На счет «восемь» вы проснетесь…

Я дергаюсь, спрашиваю, какого черта, что это за цирк.

— Два: вы полностью становитесь самим собой, и ничто вас не тревожит… Порог вашего сознания отступает и смещается, повинуясь моему голосу. Три.

Он продолжает считать, и я больше не протестую. Сижу с остановившимся взглядом и отвисшей губой — идеальный гипервосприимчивый объект, к каким он привык.

— Теперь вы полностью расслаблены, все напряжение ушло, сейчас на счет «семь» я скажу вам, кто вы, а вы ответите мне, правда ли это… Семь. Вы Мартин Харрис, ботаник, супруг Элизабет Лакарьер.

— Да.

Я произнес это, не отводя глаз, устремив неподвижный взгляд куда-то между его бровей.

— Уму непостижимо, — повторяет Нетски.

— Есть вероятность, что он симулирует?

— С какой стати? Если он сбежал отсюда, испугавшись, что его уберут, зачем бы снова сам полез к волку в пасть?

— Так что же с ним произошло? — нетерпеливо рявкает Родни.

— Побочный эффект комы. Внедренная память вытеснила подлинную.

Русский щелкает пальцами перед моим носом:

— Восемь!

Он берет сигару и, сунув ее в рот, с гордостью рассматривает меня.

— А если я вам скажу, — продолжает он, выдержав минутную паузу и только что не облизываясь от удовольствия, — что вы целиком и полностью вымышленный персонаж?

Я протестую так же искренне, как и все последние три дня, с той лишь разницей, что теперь моя искренность внушает доверие: я ее контролирую.

— И я это знаю лучше, чем кто-либо другой, потому что сам вас создал.

— Он запихал в твою башку пособие по садоводству, брошюру Диснейуорлда и справочник Йельского университета. Усек?

— Все немного сложнее, — уточняет обработчик. — Я запрограммировал личность Мартина Харриса, заложил биографию, основы характера и сведения по ботанике, чтобы вы могли сойти за специалиста…

— Стивен Лутц — тебе это что-нибудь говорит?

Я машинально качаю головой и ни о чем не спрашиваю.

— Это ты.

Мое ошарашенное молчание раздражает его, ему не терпится действовать.

— Но что поразительно, — вмешивается Нетски, пристально глядя мне в глаза, — ваше сознание, так сказать, нарастило мясо на мой костяк. Все эти воспоминания — вы придумали их сами… Когда Сабрина мне пересказала…

— Лиз, твоя жена, — поясняет Ральф. — Она же Сабрина Уэллс, твоя напарница по всем заданиям последние пять лет. Опять не вспомнил?

Я убито молчу, словно не могу поверить. Шрам у нее на лбу — от осколка очков, когда я 2 октября одним выстрелом разнес голову сенатора Джексона из окна отеля над экраном с государственным долгом. Почему мое подсознание до такой степени преобразило этот эпизод?

— …Когда Сабрина пересказала мне ваш разговор в метро, — продолжает Нетски, — интимные подробности, которых я в вас не закладывал, целые сцены, которые вы живописали, напоминая ей о несуществующей семейной жизни… я был просто потрясен. Потрясен способностью человеческого мозга выстраивать целый мир, причем вполне логичный, вокруг инородного тела, внедренного в память.

— Ну что, и это не прояснило тебе мозги? — шипит Ральф.

Я опять качаю головой, будто лишился от потрясения дара речи.

— Я помогу тебе, старина: ты состоишь в пятнадцатом отделе.

Я повторяю число, морща лоб. А мой непосредственный начальник обращает ледяной взор на русского, который продолжает говорить, возбуждаясь все сильнее:

— Только однажды я столкнулся с чем-то подобным, что было выше моего понимания, — когда ставил в Ленинградском университете опыты по активной идентификации: под гипнозом заставлял студентов художественного училища с самыми средними способностями отождествлять себя с Микеланджело. Пребывая в трансе, они рисовали в его манере, но я обнаружил, что заложенный таким образом творческий потенциал развивался у них в нормальном состоянии. То есть они становились талантливее, работая уже в собственной стилистике…