Джошуа Спэньол - Изолятор

Если бы месяц назад мне сказали, что меня ждет, я непременно решил бы, что испугаюсь. Обворованная машина, жестокое убийство собак – совсем в духе «Крестного отца». На самом деле я вовсе не испугался. Разозлился – да. Разозлился на то, что люди умирают насильственной смертью. На то, что две симпатичные псины погибли лишь ради «предупреждения». Кто творит все это? Самое отвратительное – замешаны врачи. Можно говорить о людях нашей профессии все, что угодно, но подобными зверствами они заниматься не должны. Конечно, я слышал и о Менгеле, и о тех выродках, которые травят собственных пациентов, но ради Бога…

В квартире, разумеется, было темно. Я включил свет, и ужасный натюрморт на стене осветился, словно театральная декорация. Кровь свернулась и начала подсыхать. В воздухе царил неповторимый настой смерти – пряный, густой органический запах.

Ожидая звонка Брук, я включил сотовый; аккумулятор уже наполовину сел. Потом распахнул окно и принялся за работу.

Примерно через час собаки уже оказались в двух пластиковых мешках, а все вокруг сияло чистотой. Единственное, с чем я не смог справиться, – это цепь и спицы велосипеда: кровь проникла слишком глубоко в пазы. Впрочем, Брук, может быть, и не заметит.

Спустившись по лестнице – лифт вызывать не стал, поскольку в нем мог кто-нибудь оказаться, – я выбросил собак и грязные тряпки в мусорный контейнер. Столь бесцеремонные похороны несколько обескураживали.

Брук еще не позвонила, но это и к лучшему. Хоть один из нас выспится. Хотелось курить, однако рыскать по квартире в поисках возбудителей рака не хотелось. Может быть, дойти до ближайшего магазина и купить пачку? Но времени, как всегда, было в обрез, а дел предстояло немало.

Испытания не заставили себя ждать.

Зазвонил телефон. Решив, что проснулась Брук, я тут же включился, даже не взглянув на индикатор. Ошибка.

– Надеюсь, ты в Атланте?

Майн фюрер!

– Нет! – гавкнул я.

– О, неужели?

Голос Тима сочился сарказмом.

– Мне только что позвонил начальник, а ему позвонили ребята из Управления по контролю за продуктами и лекарствами и рассказали, что ты там тиранишь народ. Причем народ, имеющий серьезные связи. Мне очень хотелось сказать: «О, не волнуйтесь насчет доктора Маккормика. Ведь он сейчас в Джорджии, так что никак не может тиранить кого-то в Калифорнии». Однако получается, что я не могу этого сказать, так ведь, Нат?

– Не знаю…

– Не могу сказать потому, что ты все еще торчишь в чертовой Калифорнии.

Итак, снова ругань. Тим, должно быть, крайне расстроился. Я прекрасно понимал, на какую зыбкую почву ступил. Подумать только, под каким ударом оказалась карьера Тима Ланкастера! О собственной я и не говорю.

– Здесь развиваются события, – попытался оправдаться я.

Рассказал ему о последних происшествиях, выпустив, однако, эпизод с собаками.

О присутствии Тима в эфемерном пространстве связи говорило лишь хорошо различимое сопение.

– Занеси все в отчет. А мы здесь позаботимся, чтобы он попал в надежные руки…

– Тим…

– И кроме того, мне необходимо, чтобы ты улетел сегодня. Слышишь, сегодня! В субботу.

– Я не могу.

– Что?

– Не время уезжать. Враг смыкает ряды. Нельзя все бросить…

– Подожди. Наверное, я неправильно понял. Что ты не можешь?

– Не могу улететь сегодня.

Я прекрасно осознавал тяжкие последствия такого поведения для собственной персоны. И все-таки как бы хотелось сейчас увидеть физиономию Тима Ланкастера! Но и голос его звучал чрезвычайно красноречиво:

– Я отправляю тебя в административную командировку.

Да, такого хода я не ожидал. Теперь захотелось увидеть собственную физиономию.

– Брось…

– Вот с этой самой минуты.

– Тим, пожалуйста…

– А это означает, что любые действия, предпринятые тобой от имени Центра контроля и предотвращения заболеваний, не имеют юридической силы. Твое единственное законное место – за столом в Атланте.

Я ощутил обиду. Причем настолько глубокую, что она могла бы повредить мне самому. А потому постарался как можно скорее закончить разговор:

– Ну, раз так, то административной дубине положены административные выходные. А это означает, что в офисе я появлюсь в понедельник.

Я нажал кнопку отбоя.

Паршивец тут же позвонил снова. Тогда я выключил телефон.

Итак, карьере Натаниеля Маккормика пришел конец. Наверное, я должен был удивляться и ее продолжительности, и тому, какое изобилие доброго и вечного я сумел посеять прежде, чем Тиму наконец удалось ее прервать. Но даже в подобных обстоятельствах я чувствовал себя вполне нормально. Конечно, тактика моя никуда не годилась – хотя для того, чтобы понять все ее слабости, требовалось время, – и все же я действовал правильно. Да, черт подери, я был прав.