Алла Дымовская - Мирянин

Вы думаете, я излагаю здесь, перед вами, некий детективный сюжет с участием полупомешанного маньяка? Вздор! Я поведал вам самую фантастичную, самую сказочную историю на свете. Спросите: и где же здесь магия? Где драконы и феи, летающие тарелки и одноглазые пришельцы, где твари из преисподней и таинственные заклинания? И спросите глупость. Какая же это магия и сказка? Это слабое подражание нашего еще более слабого разума божественному разнообразию. Истинная магия – это именно магия воли. Попробуйте-ка сами, и вы увидите. На что способны и на что не способны ни в коем случае. Не по воле обстоятельств, а по своей собственной. Богачу никогда не отказаться от денег, это не в его власти, матери не выставить из дому любимое дитя, подчиненному не оскорбить уважаемого начальника – просто так, ни за что. Именно, чтобы не было никакой причины, кроме тебя самого. Попробуйте хотя бы убить первого встречного, даже при условии отсутствия свидетелей и угрозы наказания, не из любопытства или для острых ощущений, а оттого, что приказали себе. Кишка у вас, дорогой слушатель, выйдет тонка.

А я все это смог. Не сразу, конечно, но путем тяжелых, невыразимых, неподъемных подчас стараний, но смог. Разрушил навязанный мне порядок и создал свой собственный. Я ничего не планировал наперед. Я знал, что освобожу себя в тот момент, когда буду готов. Поэтому вы и не найдете строгой логики в моих действиях. Не правда ли, это вам тяжело, когда нет логики? Цепь разума – такая же каторжная цепь, как и всякая другая. К черту логику. Слушайте мир, и он сам подскажет вам. Потому что в нашем мире очень много от Сатаны, где есть воля – там есть и ОН. И я – его человек, то есть МИРЯНИН.

Но вернемся к подробностям. В тот первый вечер, когда все началось, я действительно увидел своего друга Нику с балкона. Мне не спалось, и я не знал почему. Думаю, мне просто пришло время родиться, и уж какой тут сон. Я видел, как Ника закурил на пирсе, а о том, что случилось позднее, в моей исповеди следовал пробел. Теперь я хочу заполнить лакуну. И эту, и все прочие.

Я, не долго думая, тогда перемахнул через балконные перила, благо первый этаж, и пошел к Никите, все равно ведь мне не спалось. По пути на шезлонге я заметил забытую кем-то красную кепку, – может, ее оставил уборщик? – кажется, и надпись с названием отеля была на ней. Зачем я напялил ее на голову? Может, сработал инстинкт предвидения, может, я так захотел. В общем, я нахлобучил кепку глубоко на глаза и подошел к Никите. Он уже сидел на обломке кривой скалы, свесив ноги; был отлив и многие камни обнажились. Ника обрадовался мне:

– А, Леха, друг! Садись! – Он был сильно пьян и, сделав попытку подвинуться, чуть не свалился с камня.

Я слез к нему, примостился рядом. Ника немедленно облокотился на меня, – я сказал уже: он был сильно пьян. Мы немного посидели молча. Он закурил во второй раз, я тоже полез за сигаретой. (Видно, именно в этот промежуток времени нас и видела со своего балкона бедная девочка Вика.)

– Эх, вот как бывает в жизни! – вздохнул Никита и скорбно затянулся, уткнулся головой мне в плечо. – Неприкаянно бывает, вот как!

Я знал: это он про Наташу. И мне было очень его жаль. Я оперся свободной рукой о близкий камень, чтобы удержать вес Никиты, но подпорченная морской водой черная скала стала крошиться, и в моей ладони, невольно заскользившей вслед за осыпью, остался зажатым весьма острый и довольно тяжелый осколок. Никита что-то грустно приговаривал, сопел в мое плечо, но я уже не слушал его. Я вдруг понял. Если я хочу владеть своей волей единолично, не спрашивая никого и не считаясь ни с кем, тогда – вот оно, время пришло. Смогу ли я покончить с лучшим другом, какого, может, больше никогда у меня не будет? Смогу ли я сделать это, если захочу? Грандиозность жертвы сулила и невероятность результата. Дело было только за мной. Хочу или не хочу? И осознал, что моя воля сделала выбор. Я желал этого большего всего на свете, хотя мучения мои нельзя было передать и даже увидеть, так неслыханно глубоко они терзали меня. Рядом со мной ведь сидел мой любимый друг, который в жизни не причинил мне ни малейшего вреда, а добра сделал столько, сколько разве что Господь для Люцифера. Это и решило дело. Я высвободил руку, на которой покоилась Никина голова, обнял своего друга и в последний раз прижал к себе. В это время другая моя рука, с зажатым в кулаке осколком, что есть силы, нанесла удар, очень мощный и короткий. Камень пробил височную кость, Ника даже не успел на меня посмотреть, даже хрип его не прозвучал до конца, как он умер, покинул этот мир. Впрочем, Никита Пряничников был хорошим человеком, так что его душа наверняка попала в рай или, по крайней мере, перестала страдать от земных невзгод, и это в некоторой степени утешало меня. Я ведь жертвовал вовсе не им, я жертвовал только собой, и это тоже надо понимать.