Кристофер Фаулер - Темный аншлаг

– По-моему, я понял, – перебил Мэй. – Надо думать, все заканчивается слезами.

– Да нет, все заканчивается канканом. Столь возбуждающим, что из оперы расходились с песней на устах и оттопыренными трусами. В те дни сцену обычно освещали свечками, плавающими по воде, чтобы уменьшить риск возгорания. Причем это делалось так, чтобы лучше были видны бедра танцовщиц. Представляешь, какой эффект производило это бесконечное вскидывание ног?! В те времена парижские хористки редко надевали панталоны и выделывали какие угодно антраша, чтобы понравиться богатым покровителям из первых рядов. Он не только скрасил речитатив незамысловатыми каламбурами вроде того, например, что Морфей один бодрствовал, пока другие боги спали, но и уснастил свои сочинения намеками на другие оперы девятнадцатого столетия. Так, трио из последнего акта «Прекрасной Елены» прямо цитирует увертюру к «Вильгельму Теллю». А в этой опере налицо откровенное заимствование из «Орфея» Глюка, что, естественно, вызывало смех аудитории. Как и финальная кутерьма: ведь Эвридика не желает возвращаться на землю с занудным стариком Орфеем, да и ему она поднадоела, поэтому условие Плутона – не оглядываться на нее при выходе из подземного царства – на самом деле превращается для обоих в спасительную оговорку. Эвридика в конце концов становится вакханкой – одной из тамошних девушек по вызову, лихо задирающей ноги в аду.

– Звучит порядком безнравственно.

– В том-то и суть. А меня лично интересует, – продолжил Брайант, сев на своего конька, – способность Оффенбаха надевать маски. Это был человек, обожавший трюки и розыгрыши, парадоксы, карикатуры и пародии, скрывавший время и место своего рождения, отнюдь не француз, а скорее немецкий раввин, обманом проникший в Парижскую консерваторию, несмотря на то, что иностранцев туда не принимали, в девятнадцать лет ставший издаваемым композитором, виртуозный виолончелист и, как ни странно, флейтист, отец пятерых детей, принявший католичество и добившийся такого успеха, что по ночам парижскую публику приходилось буквально вытаскивать из его театра. Для окружающих он был и остался загадкой, этакой бесстыдной очаровательной бестией. Ему было присуще то, что наши еврейские друзья называют «chutzpah». [15] Дерзость (идиш). – Брайант обхватил руками переднее кресло, замерев от восхищения. – Последние несколько лет Оффенбаха не жалуют. Но в свое время он мог навести шороху.

– Неужели люди на самом деле обижаются на такую чепуху?

– Уже нет. Знатоки греческой классики находят ее в высшей степени забавной.

– Так что вышедшего из себя грека можно исключить?

– О, в этом вопросе я бы ничто не стал исключать. – Брайант снова обратил свое внимание на сцену. – Меня занимает другое: не желает ли кто-либо воспрепятствовать постановке по другой причине.

– У тебя уже кто-то есть на примете?

– Теперь есть. Элспет сказала, что мне следует побеседовать с владельцем театральной труппы.

– Не понимаю, какое отношение имеет владелец ко всему этому?

– Кто-то ведь тратит огромные деньги, несколько тысяч фунтов, на то, чтобы премьера состоялась.

– И это когда стране не хватает средств на вооружение? Это чуть ли не измена.

– Нет, если тем самым укрепляешь дух нации. Ну и речь, конечно, о продаже постановки в другие страны. В этом смысле новейшие театральные спектакли похожи на кинофильмы. Они могут одновременно идти по всему миру.

– Но в кино можно напечатать столько-то копий, а здесь?..

– Нет, но можно продать лицензию другим труппам. «Нет, нет, Нанетта», наверное, все еще пользуется успехом в Аддис-Абебе.

– Не понимаю, кто выиграет, если премьера спектакля сорвется?

– Вот где тайна, покрытая мраком. Конкуренты могут искать способы снизить стоимость акций своих деловых соперников. Или сами спонсоры могут саботировать свою же постановку, поскольку она требует полной страховки. Если они пришли к выводу, что недооценили рынок, или чувствуют, что спектакль не складывается, могут попытаться закрыть его и потребовать страховку. Все зависит от структуры инвестиций, от того, на каких условиях подписывалась сделка.

– Ну, в такой обстановке им будет сложно убедить страховую компанию, – заметил Мэй. – Урон, нанесенный войной, должен их разорить. Можем ли мы проверить спонсоров?

– Я уже поручил это буквоеду Бидлу.

– Тогда, насколько я понимаю, сегодня ты уже не намерен работать.

– Послушай, прошлой ночью я спал четыре часа. Этим утром ударил мороз, а у меня в спальне дыра в потолке, откуда видно небо. Честно говоря, я думал пойти поспать в подземку, чтобы просто согреться.