Майкл Роботэм - Подозреваемый

Несколько лет назад в Сохо открылось кафе под названием «Чудаки», которое, как планировалось, должно было собирать всех эксцентричных особ, населяющих Вест-Энд: художников с дикими прическами, трансвеститов, панков, хиппи, безумных журналистов и денди. Этого не случилось. Напротив, все столики заведения были заняты пришедшими посмотреть на чудаков обычными офисными работниками, которым в результате приходилось глазеть друг на друга.

Бобби часто говорит, что пишет в свободное время, и в его монологах нередко проскальзывают литературные аллюзии.

– Можно посмотреть что-нибудь из того, что вы написали? – спрашиваю я.

– Вы ведь этого не хотите.

– Нет, хочу.

Он обдумывает предложение:

– Может, принесу что-нибудь в следующий раз.

– Вы всегда хотели стать писателем?

– Да, с тех пор как прочитал «Над пропастью во ржи».

Мое сердце сжимается. Мне представляется еще один стареющий озлобленный подросток, который считал, что Холден Колфилд – это Ницше.

– Вам нравится Холден?

– Нет. Он идиот.

Я чувствую облегчение.

– Почему?

– Он наивен. Он хочет спасать детей от падения с утеса во взрослое состояние, сохранить их невинность. Но не может. Это нереально. В конце концов нас всех портят.

– Как испортили вас?

– Ха!

– Расскажите мне о ваших родителях, Бобби. Когда вы в последний раз видели своего отца?

– Мне было восемь. Он ушел на работу и не вернулся.

– Почему?

Бобби меняет тему:

– Он служил в авиации. Не летчиком. Но именно он позволял им летать. Механик. Во время войны он был слишком молод, но не думаю, что это его огорчило. Он был пацифистом. Когда я рос, он, бывало, цитировал мне Маркса, говорил, что религия – это опиум для народа. А по воскресеньям возил меня на автобусе из Килберна в Гайд-парк, чтобы подразнить светских проповедников за их кафедрами из деревянных ящиков. Один из этих проповедников выглядел, словно капитан Ахав из «Моби Дика»: длинные седые волосы, завязанные в хвост, громкий гулкий голос. «Господь отплатит за грехи наши вечной смертью», – сказал он, глядя прямо на меня. А папа заорал в ответ: «Вы знаете, в чем разница между проповедником и психом?» Помолчал и сам ответил: «В источнике голосов, которые они слышат». Все засмеялись, кроме проповедника, который раздулся, как рыба-собака.

«Правда ли, что вы поощряете все вероисповедания, но особенно приветствуете веру в фунты стерлингов?» – сказал отец. «Вы, сэр, отправитесь в ад!» – заорал проповедник. «А в какую сторону мне идти: прямо или направо?»

Бобби даже имитирует голоса. Осознав это, он смотрит на меня, смущенный тем, что так увлекся.

– Как вы с ним ладили?

– Он был моим отцом.

– Что вы делали вместе?

– Когда я был маленьким, он сажал меня на раму своего велосипеда перед собой. Он быстро крутил педали, а я смеялся. Однажды он повел меня на домашнюю игру «Куинз парк рейнджерз». Я сидел у него на плечах в сине-белом шарфе. После матча возникла потасовка между фанатами в Шепердс-буш-грин. Конная полиция ехала через толпу, но папа укутал меня в пальто. Я должен был бы испугаться, но я знал, что его ничто не свалит с ног, даже эти лошади.

Он замолкает и скребет ладошку.

Вокруг каждого детства возникает мифология. Мы копим свои желания и мечты, пока все истории о нем не превращаются в притчи, имеющие скорее символическое, нежели буквальное истолкование.

– Что случилось с вашим отцом?

– Он был не виноват, – произносит Бобби с вызовом.

– Он вас бросил?

Бобби в ярости вскакивает с кресла:

– Вы ничего не знаете о моем отце! – Он стоит на ногах и со свистом втягивает воздух сквозь сжатые зубы. – И никогда не узнаете! Такие, как вы, разрушают жизни. Вы наживаетесь на горе и отчаянии. При малейшей неприятности вы тут как тут, учите людей, что они должны чувствовать. Что должны думать. Вы словно стервятники!

Так же внезапно его гнев проходит. Он вытирает слюну, выступившую в уголках рта, и смотрит на меня виновато. Наполняет стакан водой и со странным спокойствием ждет моего следующего вопроса.

– Расскажите мне о своей матери.

– Она пользуется дешевыми духами и умирает от рака груди.

– Сочувствую. Сколько ей лет?

– Сорок семь. Она не позволяет ампутировать грудь. Всегда ею гордилась.

– Как бы вы описали свои отношения с ней?

– Я узнал о ее болезни от знакомого в Ливерпуле. Она там живет.

– Вы не навещаете ее?

– Ха!

Его лицо невольно кривится, но он сдерживается.