Теперь же что-то стряслось. Он сидит неподвижно, но его бегающий взгляд подмечает все.
– Что случилось?
– Ничего.
– Проблемы дома?
Он мигает:
– Нет.
– Тогда в чем дело?
Я позволяю молчанию работать в мою пользу. Бобби ерзает в кресле, почесывая ладони, как будто у него на коже раздражение. Минуты бегут, и его смятение возрастает.
Я задаю ему прямой вопрос, чтобы начать разговор:
– Как поживает Арки?
– Она читает слишком много журналов.
– Почему вы так говорите?
– Она мечтает о современной сказке. Знаете всю эту муру, которую пишут в женских журналах, рассказывают, как получать множественный оргазм, управлять своей карьерой и быть прекрасной матерью. Это все глупости. Реальные женщины не похожи на моделей. Реальных мужчин нельзя вырезать из журнала. Я не знаю, кем я должен стать: мужчиной нового образца или старого. Скажите мне! Я должен напиваться с парнями или плакать над печальными фильмами? Говорить о спортивных машинах или о модных цветах этого сезона? Женщины думают, что им нужен мужчина, а на самом деле им нужно собственное отражение.
– Что вы чувствуете?
– Расстройство.
– Из-за кого?
– Выберите сами.
Он горбится, и воротник упирается в уши. Руки теперь лежат на коленях, складывая и разворачивая листок бумаги, уже потрепанный в местах сгибов.
– Что вы написали?
– Цифру.
– Какую цифру?
– Двадцать один.
– Можно взглянуть?
Он быстро моргает и медленно разворачивает листик, разглаживая его на ноге и проводя пальцами по поверхности. На нем сотни раз написана цифра «21» маленькими квадратными значками, расходящимися по кругу от центра, словно крылья мельницы.
– Вы знаете, что сухой квадратный лист бумаги нельзя сложить пополам больше семи раз? – спрашивает Бобби, желая переменить тему.
– Нет.
– Это так.
– Что у вас еще в карманах?
– Мои списки.
– Что за списки?
– Что надо сделать. Что хотелось бы изменить. Людей, которые мне нравятся.
– А как насчет тех, которые вам не нравятся?
– Их тоже.
Голос некоторых людей не соответствует их внешности, и Бобби один из таких. Он крупный, но кажется меньше из-за высокого голоса и сутулых плеч.
– Бобби, у вас какие-то неприятности?
Он вздрагивает так сильно, что пара ножек кресла отрывается от пола. Его голова качается взад-вперед.
– Вы на кого-нибудь рассердились?
С безнадежно-печальным видом он сжимает кулаки.
– Что вас рассердило?
Что-то шепча, он качает головой.
– Извините, я не расслышал.
Он опять что-то бормочет.
– Вам придется говорить погромче.
Без малейшего предупреждения он взрывается:
– Прекратите копаться у меня в мозгах!
Шум отдается эхом в замкнутом пространстве. В коридоре слышен звук распахивающихся дверей, на моем телефоне мигает лампочка внутренней связи.
– Все в порядке, Мина. Все хорошо.
Тоненькая вена дрожит на виске Бобби, как раз над правым глазом. Он шепчет тоном маленького мальчика:
– Я должен был наказать ее.
– Кого вы должны были наказать?
Он поворачивает кольцо на указательном пальце правой руки, а затем возвращает его на место, словно настраивает приемник, отыскивая нужную частоту.
– Мы все связаны, разделены только в шестой степени, может, меньше. Когда что-то происходит в Ливерпуле, или в Лондоне, или в Австралии, все связано…
Я не позволю ему сменить тему.
– Если вы попали в беду, Бобби, я могу вам помочь. Но вы должны сказать мне, что случилось.
– В чьей постели она сейчас? – шепчет он.
– Прошу прощения?
– Только в могиле она будет спать одна.
– Вы наказали Арки?
Уже яснее осознавая мое присутствие, он смеется надо мной:
– Вы видели «Шоу Трумана»?
– Да.
– Иногда я думаю, что я Труман. Я думаю, что весь мир смотрит на меня. Мою жизнь создали в соответствии с чужими ожиданиями. Все – только фасад. Стены из фанеры, а мебель из папье-маше. И иногда я думаю, что если бы смог побежать достаточно быстро, то добрался бы до ближайшего угла и увидел бы изнанку декорации. Но я не могу бежать так быстро. К тому времени, как я добегаю, они успевают построить новую улицу… и еще одну.
Если говорить о рынке жилья, то мы живем в чистилище. Я говорю так, потому что мы еще не вполне достигли озелененной нирваны Примроуз-хилл, но все же выбрались из расписанной граффити, захламленной металлом дыры, коей является южный конец Кэмден-тауна.
Плата высока, а водопроводная система запущена, но Джулиана влюбилась в это место. Должен признать, что я тоже. Летом, если ветер дует в нужном направлении и окна открыты, мы слышим рычание львов и гиен в Лондонском зоопарке. Это похоже на сафари, только без микроавтобусов.
Читать дальше