Питер Джеймс: Одержимый

Майкл закончил диктовать. Его отчет почти наверняка будет зачитан на судебном разбирательстве. Нужно со вниманием отнестись к чувствам Томаса. Майкла беспокоили отношения Глории Ламарк с сыном, о которых она редко говорила. Он так и не смог вытянуть из нее всей правды об этих отношениях. И Томаса он тоже никогда не видел.

Он знал, что по какой-то причине, о которой Глория предпочла не говорить, мальчика исключили из школы и что он несколько лет наблюдался у психиатров. Складывалось впечатление, что женщина знала, что с ее сыном что-то не так, и прикрывала его как могла – но происходило это из любви к нему или ради сохранения того образа сына, который она нарисовала в своем воображении, Майкл не мог решить.

В свои пятьдесят девять Глория все еще была красивой. После того как от нее ушел муж, у нее было несколько романов, но они никогда не длились долго, и к тому моменту, когда Томас немного подрос, она прекратила видеться с другими мужчинами.

Майкл чувствовал, что его пациентка слишком сильно опекает сына. Он знал, что в детстве Томас в основном обучался дома. Глория как-то сказала, что он хотел стать врачом, но Майкл не смог вытянуть из нее, почему молодой человек бросил Высшую медицинскую школу и вернулся домой. Похоже, у него совсем не было друзей.

Майкл был уверен, что причина этого кроется в чрезмерном контроле над ним его матери. Властное, собственническое отношение к детям встречается у матерей не так уж редко, но Майкл подозревал, что Глорию Ламарк такое отношение завело слишком далеко.

Глория всегда говорила ему, что Томас – само совершенство. Она неизбежно должна была думать так. Для нее была неприемлема мысль, что она могла произвести на свет обыкновенного ребенка. Майкл представлял Томаса послушным, мягким, не приспособленным к жизни человеком, который тяжело переносит психические травмы.

Ох уж это место. Лестница-колодец. Многоэтажная автомобильная стоянка. Серый бетон. Использованные шприцы и бумажные обертки от бургеров. Запах мочи. Вмонтированные в потолок светильники, проталкивающие тусклый, полумертвый свет сквозь налипший слой пыли и дохлых мух.

Утром, когда здесь были люди и достаточно дневного света для того, чтобы не бояться темных углов, это место не беспокоило Тину Маккей, но вечером, когда заходило солнце и на улице становилось темно, оно действовало ей на нервы, и в голову лезли мысли, от которых невозможно было отделаться.

Дверь позади нее захлопнулась, и шум автомобильного движения по улице Хай-Голборн сменился глубоким рычанием – она будто попала внутрь огромного барабана. Ее окружили тени, в мозгу вереницей пронеслись газетные заголовки, сообщающие о найденных в таких вот местах расчлененных трупах. Она начала подниматься по лестнице на пятый этаж. Она ненавидела эту лестницу, но сегодня ее голова была занята другим.

Сегодня она идет на свидание!

Она думала о том, что ей надеть, не нужно ли уложить волосы (времени мало, так что это отпадает). Туфли. Помада. Духи.

Сумочка?

Черт, я забыла забрать туфли из починки! Черная замша. Они бы идеально смотрелись с ее костюмом. Срочно нужно что-то придумать. Черт. Черт. Черт.

Кто-то выдернул из-под нее день, словно ковер. Очередной день – время ускользало от нее, работы прибавлялось, списки авторов удлинялись, и все больше звонков оставалось без ответа. Но сегодня она не будет об этом думать. Сегодня она почти не боялась эха собственных шагов, гнавшего ее вверх по лестнице. Она думала о Тони (многоуважаемом Энтони! ) Реннисоне. Хороший парень, серьезный интеллектуал, скромный, забавный.

Она явно ему нравилась.

И он ей нравился, и даже больше того.

Неожиданно Тина, которой всегда приходилось вести себя так, будто она гораздо старше, чем есть на самом деле, снова превратилась в девочку. А еще две недели назад, до встречи с Тони, до их первого свидания, ей было тридцать два, а можно было дать и сорок два, и пятьдесят два.

Тина была невысокая, стриженная под мальчика привлекательная шатенка. Она излучала уверенность благодаря манере держаться. Люди инстинктивно доверяли ей. В школе она была старостой, а сейчас дослужилась до должности шеф-редактора в «Пелхам-Хаус», одном из крупнейших издательств Лондона. За время своей работы она полностью переработала список издаваемой художественной литературы, а сейчас пыталась сделать прибыльной документальную литературу, которая в последнее время переживала спад.