Питер Джеймс: Одержимый

Он снова потряс фонарь. Возник относительно яркий луч. Ламарк смотрел на Гленна. Улыбался.

– Положите руки на голову и встаньте, – хрипло сказал Гленн. В груди у него сипело.

Томас Ламарк и не подумал подчиниться.

Опасаясь, что скоро потеряет сознание, Гленн прохрипел насколько смог громко:

– Положите руки на голову, мистер Ламарк, или я буду стрелять.

Таким же дружелюбным голосом, каким он встретил детектива у двери своего дома, Томас сказал:

– Прежде чем войти сюда, я пересчитал патроны, детектив-констебль Брэнсон. В обойме было всего три патрона. Боюсь, у вас в руках разряженное оружие, а сами вы истекаете кровью. Мы можем подождать. Я никогда не спешу. Мои друзья тоже никуда не торопятся. Боюсь, в данный момент у меня нет других предложений.

– Томас! – неожиданно сказал Майкл Теннент. – Расскажи мне о своей матери.

Даже не померцав напоследок, фонарь в руке Гленна погас окончательно. Гленн почувствовал, как что-то надвигается на него из темноты. Не раздумывая над тем, блефовал Ламарк или нет, и кожей ощущая смертельную опасность, он нажал на спусковой крючок.

Вспышка, оглушающий грохот, тяжелая отдача оружия – все это явилось для него неожиданностью, как и леденящий кровь крик, последовавший за этим. Крик дикого зверя в смертельной агонии.

Гленн поднялся. Завывания продолжались – громкие, прерывающиеся крики, вызванные сильнейшей болью.

Кричал Ламарк:

– Помогите мне! Помогите! Помогите мне!

Гленн опять потряс фонарь, повозил рычажком включения взад-вперед. Замерцал слабый луч. Ламарк был на полу, он извивался, как змея, его лицо было перекошено от боли. Гленн не приближался к нему, держа безопасную дистанцию. Штанина на правой ноге Ламарка промокла от крови. Пуля попала ему в коленную чашечку.

Ламарк смотрел на Гленна и выл:

– Сделайте что-нибудь! Пожалуйста, сделайте что-нибудь!

Не зная, на что еще способен этот безумец, Гленн посмотрел на Ламарка некоторое время, затем одним быстрым движением, забравшим остаток сил, подскочил к нему и, не обращая внимания на крики, застегнул наручники у него на запястьях.

Разогнувшись, Гленн пошатнулся – ноги уже начали отказывать. Он схватился за край стола-каталки и ободряюще улыбнулся Аманде.

– Все хорошо, скоро вы будете в безопасности. Все в норме. Я сниму с потолка вашего друга, а потом вдвоем мы освободим вас. Не беспокойтесь, все будет хорошо.

Лежащий на полу Томас Ламарк кричал:

– Сделайте что-нибудь! Господи, пожалуйста, я не могу… как больно… пожалуйста, кто-нибудь! Сделайте что-нибудь!

Гленн взглянул на него, и Ламарк тут же затих.

– Вы меня удивили, мистер Ламарк, – сказал Гленн. С каждой секундой его вдохи становились все короче и поверхностнее. – «Одна пуля всегда остается в стволе». Неужели вы не помните? Это последняя строчка из «Крыльев пустыни», лучшего фильма вашей матери.

Во сне Аманда теснее прижималась к Майклу, дрожала, испуганно всхлипывала и иногда вскрикивала.

Утром она будет глядеть на него удивленными глазами и говорить: «У меня снова были кошмары? Я не помню! Я правда не помню!» Затем она поцелует его и скажет: «Бедный, я опять тебя разбудила. Это несправедливо по отношению к тебе».

Но она не могла его разбудить, потому что он не спал – как и сейчас – в три часа ночи, спустя один год, четыре месяца и одиннадцать дней после того душного июльского дня, когда он вошел в дом Ламарков.

Может, когда-нибудь он сможет оценить изречение Ницше: «То, что не убивает меня, делает меня сильнее».

Они оба смогут.

А пока они каждую ночь спали с включенным светом. Так захотела Аманда, а он только согласился – но нуждался он в этом, быть может, еще больше, чем она. Однако сказать ей об этом значило признаться в своих страхах. Он старался сделать ее сильнее, и ему приходилось самому притворяться сильным.

Он снова и снова прокручивал в голове свою последнюю беседу с Глорией Ламарк и каждый раз задавал себе вопрос, остались бы в живых пять человек – редактор Тина Маккей, молодой газетный репортер Джастин Флауэринг, полицейские Ник Гудвин и Саймон Ройбак, актриса Кора Барстридж, – если бы он провел ее должным образом.

Осторожно, стараясь не потревожить Аманду, он освободился от ее объятий и, приподнявшись на постели, взял со столика книгу сочинений Гиппократа, великого отца медицины. Книга раскрылась на странице, которую он так часто читал и перечитывал за последний год и четыре месяца: