Жан-Кристоф Гранже - Присягнувшие тьме

– Так вы действительно Жан-Клод Шопар?

Он снял бейсболку и отвесил мне церемонный поклон:

– К твоим услугам. А ты кто такой?

– Матье Дюрей, журналист.

Он захохотал. Вытащив из кустов железный сундучок, он убрал туда сапоги и комбинезон.

– Мальчик мой, если хочешь, чтобы твоим россказням поверили, придумай байку получше.

– Не понял!

– Я тридцать лет проработал в разделе происшествий. Это тебе о чем-нибудь говорит? Легавого я чую за версту! В общем, если хочешь получить ответы на свои вопросы, будем играть в открытую, усек?

Выговор у него был не такой, как у Мариотта: те же рубленые гортанные звуки, но без тягучести, присущей речи священника. Я уже забеспокоился, не утратил ли я свой талант к перевоплощению.

– Ладно, – признался я, – я из парижской уголовки.

– Так-то оно лучше. Ты здесь по делу Симонис?

Я кивнул.

– Официальная командировка?

– Скорее полуофициальная.

– Тогда тебе здесь нечего делать.

Он нырнул в свой сундучок и извлек оттуда желтоватую бутылку:

– Отведаешь моего «десертного винца»?

– Что-то я не вижу здесь десерта.

Он снова засмеялся. В другой руке он держал два стакана, постукивая ими, будто кастаньетами.

– Слушаю тебя, – сказал он и наполнил поставленные на траву стаканы.

Я вкратце рассказал ему о расследовании Люка, о его самоубийстве, об уликах, которые привели меня сюда, изложил свою гипотезу о том, что существует связь между делом Симонис и этим актом отчаяния. В конце рассказа я показал ему фотографию Люка, ожидая в очередной раз услышать: «Никогда его не видел». В ярких солнечных лучах жужжали насекомые. День обещал быть великолепным.

– Насчет смерти Сильви, – сказал он, отхлебнув вина, – я толком ничего не знаю. Этим делом я не занимался.

– Почему?

– Досрочный уход на пенсию. В «Курье» решили, что я выдохся. А тут как раз подвернулось это дело. Отличный предлог, чтобы списать Шопара в архив.

– Но почему именно из-за этого дела?

– Они вспомнили, как я увлекся первым делом. И сказали, что я слишком пристрастен. Вот и послали другого репортера. Совсем зеленого. Он-то не станет воду мутить.

– Они хотели избежать лишней шумихи?

– Вот-вот. Тут дело политическое. Не стоит бросать тень на репутацию нашего края. Ну я и решил откланяться.

Я поднес стакан к губам – местное желтое вино. Кстати, отличное, но у меня не было настроения для дегустации.

– Но ведь вы наверняка провели собственное расследование?

– Это не так-то просто. Из жандармов ничего не вытянешь.

– Даже у вас не получается?

– Особенно у меня. Старые офицеры, мои приятели, уже вышли в отставку. Из Безансона прибыла новая команда. Полные придурки!

– Такие, как Стефан Сарразен?

– А он самый главный придурок.

– А родня Сильви? Их вы не расспрашивали?

– У Сильви никого не было.

– А муж у нее когда-нибудь был?

– Сильви давно овдовела. Она уже была вдовой, когда убили Манон.

– Отчего он умер?

Шопар ответил не сразу. Он поставил пустой стакан, аккуратно разложил поплавки, крючки и лески по отделениям сундучка. И снова взглянул на меня:

– Тебе нужна вся история с начала до конца, так ведь?

– За этим я сюда и приехал.

Журналист положил набор крючков в одно из отделений:

– Фредерик Симонис разбился на машине в 1987 году.

– Несчастный случай?

– Какое там! Пьян был в стельку.

Ничего себе семейный портрет: муж-пьяница погиб в автокатастрофе, малолетнюю дочь утопили в колодце. А теперь и сама часовщица убита самым зверским образом. Все эти случаи связывал только сам факт смерти. Казалось, Шопар почувствовал, что мне не по себе.

– Фредерик и Сильви познакомились, когда учились в Политехническом институте в Бьенне, в кантоне Берн. Самый прославленный институт часового дела в Швейцарии. Они были совсем не похожи. Он папочкин сынок из богатой безансонской семьи. Она дочь вдовца, часовщика из Нанси, который умер, когда ей было тринадцать лет. И талантом они были не равны. Он как специалист никуда не годился, хотя родители и помогали его карьере. Она получала государственную стипендию. Упорная и очень одаренная. Руки у нее были золотые, как говорят в наших краях. В часах она разбиралась как никто.

– И они были счастливы в браке?

Рыбак захлопнул сундучок:

– Да, как ни странно. По крайней мере, поначалу. Поженились они в восьмидесятом году. Потом родилась Манон. И все пошло наперекосяк. Фредерик спивался, а Сильви горбатилась в одной мастерской, работала на такие фирмы, как «Ролекс», «Картье», «Жеже Ле Культр» – в общем, самые известные. Собирала драгоценные часы для арабских принцев и банкиров. Единственным, что их связывало, была дочь. Они в ней души не чаяли. А камнем преткновения стали родители мужа. Сильви они никогда на дух не переносили. После смерти Фредерика они даже попытались отнять у нее Манон. Но только зубы обломали. Со всем своим богатством они ничего не могли поделать. У матери была безупречная репутация.