Жан-Кристоф Гранже - Присягнувшие тьме

– И как вы это объясняете?

– Еще раз – возраст. Чем моложе мозг, тем больше в нем клеток и тем многограннее его возможности. Мозг девочки, безусловно, пострадал, но включились другие, неповрежденные его участки, куда и переместились умственные способности. Это явление называется мозговой подвижностью. Наблюдались случаи, когда у детей, перенесших травму, вся умственная деятельность переносилась в одно полушарие.

Упоминание об амнезии дало мне повод задать чисто полицейский вопрос:

– Когда она пришла в себя, помнила ли она, что с ней произошло? Говорила ли она что-нибудь о том, кто напал на нее?

Он жестом отмел эту мысль:

– Вопросов об этом я ей не задавал. Это дело полиции.

– Они ее допрашивали?

– Да. Но она не помнила, что случилось на очистной станции. Это довольно частое явление после выхода из комы. Амнезия может даже быть сознательной. В некотором роде мозг пользуется травмой, чтобы скрыть неприятный эпизод.

Манон стерла из памяти эту ужасную сцену. Но ее мать, должно быть, все еще находилась в состоянии шока. Она должна была увидеть в этой амнезии второй шанс для себя. И их совместное будущее. Если бы Манон не вспомнила ни о чем, все могло начаться сначала. На все воля Божья…

Белтрейн, словно угадав мои мысли, подхватил:

– Когда я сказал о воскрешении Манон ее матери, она приняла странное решение. Не объявлять об этом. Может быть, она боялась убийцы. Или шумихи в прессе, не знаю. Во всяком случае, мы договорились с судебным следователем, прокуратурой, отделом расследований, чтобы они не распространялись о произошедшем.

– Я проводил расследование в Сартуи и не нашел ни малейшего следа ее тайного существования.

– И не случайно. Манон осталась здесь, в Швейцарии. Ее бабушка и дедушка обосновались в Лозанне.

– Вы имеете в виду родителей Фредерика, отца Манон?

– Да. По-моему, Сильви, ее мать, была сиротой.

Банковские переводы в Швейцарию. Дед с бабкой, богатые промышленники, не нуждались в этих деньгах, но Сильви хотела сама содержать дочь. Клубок тайн начал потихоньку разматываться.

– Вы продолжали наблюдать Манон?

– Я никогда не терял ее из виду.

– Что она делает? Я хочу сказать: какая у нее была жизнь?

– Нормальная. Радостная, как у всей швейцарской молодежи. Манон – девушка веселая.

– Она где-нибудь училась?

– Она изучала биологию. В Лозанне. Теперь учится в аспирантуре.

Я почувствовал укол в груди. Белтрейн говорил о Манон Симонис в настоящем времени. Девушка где-то жила, дышала, смеялась. Но у меня появилось какое-то непонятное дурное предчувствие.

– А где она теперь?

Врач молча поднялся и встал у окна. Я повторил прерывающимся голосом:

– Где она? Я могу с ней встретиться?

– В этом-то и проблема. Манон исчезла.

Я вскочил на ноги:

– Когда?

– После смерти своей матери. В июне прошлого года. Манон допрашивали французские жандармы, а потом она испарилась.

Не успев появиться, призрак улетучился. Я в отчаянии плюхнулся в кресло:

– Вы что-нибудь знаете о ней?

– Нет. Убийство ее матери пробудило в ней страхи детства, и она убежала.

– Мне надо ее найти. Обязательно. Есть ли у вас какие-нибудь соображения на этот счет? Может, какой-нибудь след?

– Ничего. Все, что я могу сделать, – это назвать вам ее фамилию, под которой она живет в Швейцарии, и адрес в Лозанне.

– Она сменила фамилию?

– Конечно. После своего воскрешения. Ее мать пожелала, чтобы она все начала с нуля. – Он чиркнул пером по рецептурному бланку. – Уже четырнадцать лет Манон Симонис зовется Манон Виатт. Но эти сведения вам ничем не помогут. Я это хорошо знаю. Она достаточно умна, чтобы не дать застигнуть себя врасплох.

Я положил в карман ее координаты. Образ Манон не сочетался с портретами других «лишенных света».

– У вас есть ее фото? Более или менее новое?

– Нет. И никогда не было. Я вам сказал, что Манон вела нормальную жизнь. Это не совсем верно. В ней жил страх перед убийцей ее детства. Здесь, в Лозанне, ей пришлось пройти несколько курсов психотерапии. Она ранима, очень ранима. Мать и бабушка с дедушкой ее опекали. Даже повзрослев, Манон продолжала от них зависеть. При малейшем передвижении она принимала преувеличенные меры предосторожности. Ее квартира была настоящим сейфом. А от фотоаппаратов она бежала как от чумы. Она не хотела, чтобы ее фотография была где-то напечатана, не хотела оставлять никаких следов. А жаль! – Он сделал паузу. – Мне ее сейчас ужасно не хватает.