Александр Щёголев - Ночь, придуманная кем-то

— Что — все?

— Не паясничай! — жалко вскрикнула мать. — Развлекай пока Адама Олеговича, я сейчас…

— Никто не паясничает! — оскорбился мальчик. — Я лучше сам чайник поставлю. Могу новую заварку заварить, если надо.

Он вышел первым, испытав неописуемое облегчение. Дрожь почти отпустила. Только страх остался — самую чуточку, вполне терпимо. Когда он включал на кухне свет, из комнаты вырвалась мать. Она стрелой пронзила коридор, на ходу разворачивая передник.

— Сашуля, не удивляйся, это и есть тот человек, — сообщила она, отразив вспыхнувшую лампочку в сумасшедших глазах. — Умоляю, будь умницей, веди себя хорошо. Я тебя умоляю.

— Чего ему надо?

— Ну… Мириться, наверное, приехал, прощения просить… — Она схватила со стола сковородку, подошла к раковине, включила воду. Потом вернулась и бросила сковородку обратно, растерянно озираясь. — Подожди, что я делаю?

— Сядь, — сказал ей Александр. — Сядь, и посиди.

Она послушно опустилась, глядя на сына с собачьей надеждой. К счастью, мимо табуретки не промахнулась. Александр быстро произвел необходимый набор действий: заполнил алюминиевую емкость водой, зажег газ, освободил заварочный чайничек от коричневых помоев. Воды налил немного, чтобы вскипела побыстрее. Мать молчала и не двигалась — нелепая суета покинула ее, оставшись в комнате… Тогда мальчик решился. Удерживать этот проклятый вопрос, рвущийся из обессилевших легких, больше не было причин. Если не сейчас, то когда?

— Мама, — позвал он, концентрируя взгляд на синих лепестках сгорающего газа. — Дядю Юру ты убила, да?

Сзади ничего не произошло. Был только звук — визгнула сдвигаемая табуретка. Оглянуться он не смел. Ждал, ждал, ждал. Что там — сзади? Стыд, страх, злоба? Что ему выдохнут в затылок?.. Он все-таки заставил себя повернуться.

Сзади было нормальное удивление:

— Боже, Сашуля… Что с тобой, зайчик?

Удивление и страдание — в глазах, в руках, в голосе. Она шагнула к сыну, обняла, прижала к себе, пугливо поглаживая его по затылку. От ее свитера мерзко пахло табаком.

— Со мной порядок, — ответил Александр и высвободился. — Знаешь, я ведь нашел у тебя… в сумке, где босоножки.

Она поняла сразу:

— Ах, вот ты о чем… — и тут выяснилось, что из страдающих глаз ее течет. И что губы ее трясутся, что лицо ее расползается, плывет, теряет форму.

— Ну, мама… — шепнул мальчик. — Ну, не надо…

— Неужели ты серьезно думал, будто бы я… — пробормотала она. — Милый мой, родной мой… Как я могла? Он же… Он же был… Неужели ты не понимаешь, неужели?..

Она плакала. Тихо, скудно и потому особенно мучительно. Предательская влага ползла по ее щекам, скапливаясь в морщинках возле губ. Из носа тоже потекло — она машинально утерлась передником. Невыносимо… Мальчик забрался обратно в ее руки, начиная потихоньку всхлипывать сам.

— Мама, ну откуда оно взялось-то?

— Все, хватит, — сказала она решительно. — Распустила нюни, как девчонка. Ты извини меня, Александр… — и, отодвинув сына с дороги, шагнула к плите. Чайник уже гудел, готовясь ударить во все стороны струями пара. — Я сразу хотела показать тебе тот пакет, потому что ничего не поняла… Но когда ты мне про Игоря рассказал, я очень испугалась. Ты ведь догадался, что в нем лежит?

— Само собой.

— Пакет был закопан под общей вешалкой. В прихожей, в нише возле выхода, ты еще там когда-то в прятки любил играть. А когда меня Адам Олегович… когда я от Адама Олеговича сбежала, то впопыхах оставила у него тапочки. Вот и полезла под вешалку за старыми… Оно там хорошо было спрятано, в этой свалке, я нашла только потому, что ужасно злилась. Все по полу раскидала. Потом убирать пришлось…

Чайник забренчал крышкой, напоминая о своем существовании. Мать выключила газ и закончила мысль:

— В общем, ума не приложу, как быть. В милицию сдать, что ли? А вдруг действительно Игорь… — она чуть не заплакала вновь. Однако удержалась. — Ладно, утро вечера мудренее. Побежали скорей, Адам Олегович, наверное, скучает один. Ты только не умничай с ним сверх меры, договорились?

Торопливо схватила чайные принадлежности и покинула кухню. Александр — за ней. А куда ему было еще идти?

Впрочем, гость отнюдь не скучал. Он метался по комнате, как лев в зоопарке, и нервно курил. Воздух успел пропитаться табачным дымом насквозь. Мерзкий запах. Точно такой же, как у маминого свитера.

— Совсем обалдела! — зарычал он. — Где тебя носит?

— Чай… — мгновенно растерялась она.