Патрисия Корнуэлл - Хищник

– Я должна знать все, что связано с этими рисунками.

– Мне больше ничего неизвестно. А тебе это зачем? – спросила Скарпетта, не спуская глаз с напряженного лица Люси. – Что с тобой происходит?

Люси смотрела прямо на дорогу. Что бы такого насочинять? У нее это всегда здорово получалось. Она умела так преподать вымысел, что ни у кого не возникало и тени сомнения. Она помнила все свои россказни и никогда не попадала впросак. На все поступки у нее находилось логическое объяснение, с которым трудно было спорить.

– Ты, наверное, проголодалась, – мягко сказала Скарпетта. Сейчас она говорила с Люси так, словно та все еще была трудным ребенком, который под необузданным поведением пытается скрыть свою тайную боль.

– Когда ты не знаешь, что со мной делать, то всегда пытаешься меня накормить, – тихо ответила Люси.

– Раньше это помогало. Когда ты была маленькой, то за мою пиццу готова была сделать что угодно.

Люси промолчала. В красноватом свете фонарей ее лицо казалось чужим и недобрым.

– Люси? Ты хоть раз посмотришь на меня за сегодняшний вечер? Может, все-таки улыбнешься?

– Я столько глупостей наделала. Все время какие-то случайные связи. Мне наплевать на всех. Вот позавчера в Провинсе опять не удержалась. Дело в том, что я не хочу ни с кем сближаться. Хочу быть одна и ничего не могу с этим поделать. В этот раз я вела себя по-настоящему глупо. На самом деле мне все равно. Я и гроша ломаного не дам за такие свидания.

– Я не знала, что ты была в Провинсе, – заметила Скарпетта. Казалось, сексуальная ориентация Люси ее ничуть не беспокоит. – Раньше ты была осмотрительней.

– Тетя Кей, я больна.

В луче фонарика появился паук, закрывавший всю его ладонь. Так близко он его еще не подносил. Темный силуэт застыл в нескольких дюймах от ее лица. Он посветил на ножницы, которые положил на матрас чуть раньше.

– Проси прошения, – опять повторил он. – Ты сама во всем виновата.

– Прекрати творить зло, пока еще не поздно, – ответила Эв.

Он подтолкнул ножницы поближе к ней.

Может, он нарочно провоцирует ее? Она с трудом различала их даже при свете фонаря. Эв опять прислушалась, надеясь услышать голоса мальчиков и Кристин. Паук у ее лица казался ей большим расплывшимся пятном.

– Ничего этого могло и не быть. Ты сама навлекла на себя несчастье. А теперь пришел час расплаты.

– Еще не поздно все исправить, – твердо сказала она.

– Тебя постигнет кара. Проси прошения.

Сердце у нее заколотилось. От ужаса к горлу подкатила тошнота. Но она не будет просить прощения, она не совершила никакого греха. Если она попросит прошения, он ее убьет. Она подсознательно чувствовала это.

– Проси прошения!

Она продолжала упорствовать.

Он приказывал ей просить прощения, а она сопротивлялась. Потом начала молиться. Эта безмозглая дуреха молилась своему ничтожному божку. Если бы ее Бог чего-то стоил, она бы не оказалась на этом матрасе.

– Мы сделаем вид, что ничего не произошло, – хрипло сказала она.

Он видел, что она умирает от страха, и снова требовал, чтобы она просила прощения. Молитвы не очень-то прибавили ей смелости. Паук поверг ее в ужас. Ноги ее так и подскакивали на матрасе.

– Бог тебя простит. Если ты раскаешься и отпустишь нас, он тебя простит. Я не буду звонить в полицию.

– Конечно, не будешь, и никому ничего не скажешь. Тех, кто болтает, постигает кара, такая страшная, что ты и представить себе не можешь. Его зубы могут прокусить палец до самого ногтя. Некоторые тарантулы могут жалить по многу раз.

Паук уже почти касался ее лица. Она отдернула голову.

– Они не перестают жалить, пока их не оторвешь. Если он перекусит тебе артерию, ты умрешь. А если выстрелит волосками в глаза, ты ослепнешь. Это очень больно. Проси прошения.

Той девушке Свин тоже приказал просить прощения. Он вспомнил, как закрыл старую деревянную дверь с облупленной краской, вспомнил матрас на грязном полу. В его ушах все еще стоял скрежет лопаты, роющей землю. Он ведь велел ей молчать после того, как сделал это. Предупредил, что тех, кто болтает лишнее, Бог сурово наказывает.

– Моли о прошении. Бог простит тебя. Проси прощения!

Он направил ей свет в глаза. Зажмурившись, она отвернула лицо, но он продолжал светить. Такая не заплачет.

А вот та девочка, с которой он поступил плохо, начала лить слезы. Он сказал, что она еще не так заплачет, если кому-нибудь расскажет об этом. Но она все-таки рассказала, и Свину пришлось признаться – потому что это было правдой, – что он действительно поступил с ней плохо. Но мать Свина не поверила и сказала, что ее сын не мог этого сделать. Он просто болен и сам не знает, что несет.