Питер Джеймс - Пророчество

– В чем дело, Фрэнни? Что случилось?

Она подняла глаза, пытаясь что-нибудь проговорить, но язык распух во рту, а губы едва двигались.

– Эсса, – выдохнула она и закрыла глаза.

Когда Фрэнни открыла их, Оливер, держа ее лицо в ладонях, изучал рот изнутри.

Она пошевелила губами, потом оттянула нижнюю.

– Эсса-а. Ж-жал-лил-ла. В с-сли-иве.

– Оса? Ужалила тебя?

Фрэнни лихорадочно закивала, показывая на два пятнышка на губе и языке.

– В язык? О господи! Ты наткнулась на гнездо? – Его лицо перекосилось от ужаса, а васильковые глаза, казалось, поменяли свой цвет.

Она судорожно вдохнула, сомкнув веки, потом резко выдохнула. Оливер молча терпел это шестьдесят секунд, потом произнес:

– Я отвезу тебя в больницу. У меня наверху есть средство от укусов, но оно не предназначено для рта. – Он осторожно раздвинул ее губы и заглянул внутрь. Потом посмотрел на часы на стене. – Хотя нет. Может быть, быстрее будет вызвать нашего врача, во всяком случае попробуем, может, он у себя. – Оливер снял трубку телефона.

Фрэнни открыла глаза. Вкус уксуса вызывал у нее тошноту, и она наклонилась над раковиной, уставившись на картофельные очистки, морковные хвостики и чайную ложку, испачканную кофейной гущей. Огонь во рту разгорался все сильнее. Она прополоскала рот холодной водой, но от этого стало только хуже.

Фрэнни уловила свое отражение в блестящей поверхности чайника и попыталась рассмотреть следы укусов, но отражение было слишком искажено. Она вспомнила, что в холле есть зеркало, и направилась туда.

В полумраке ее кожа выглядела бледной и безжизненной. Тушь стекала черными струйками по левой щеке, но Фрэнни не замечала этого. Наклонившись поближе к зеркалу, она удивленно заметила, что губа почти совсем не опухла, лишь чуть-чуть отекла. Она выпятила ее и обнаружила две почти незаметные крошечные красные точки. Высунув язык, Фрэнни разглядела всего лишь небольшое красное пятнышко, похожее на язву.

Она запихнула платок обратно в рот; жжение лишь чуть-чуть утихло, а от уксуса из ее глаз вновь потекли слезы. Вытерев их рукавом, она, неуклюже наталкиваясь на стены, направилась обратно в кухню, уронив по дороге несколько картин.

– Хорошо? – говорил Оливер в трубку, когда она вошла. – Ей ужасно больно.

Она села напротив него. Слеза капнула на страницу «Мейл он санди», расплывшись серым пятнышком. «Буш принимает жесткие меры», – гласил намокший заголовок. Ей тоже хотелось стать жесткой, заставить себя успокоиться, перестать плакать.

Оливер повесил трубку.

– Он будет здесь через десять минут – он живет в Глайнде. Он сказал, что уксус – действительно лучшее средство.

Фрэнни, закрыв глаза, с благодарностью кивнула.

Он снова внимательно осмотрел ее рот.

– У тебя нет аллергии на укусы ос?

Она покачала головой.

– Язык не опух. Ты можешь дышать нормально?

Она кивнула.

Он обнял ее за плечи, крепко прижав к себе, и поцеловал в макушку.

– Мне так жаль. Ужасно. Это был плохой год, осы совсем замучили нас.

Подняв на него глаза, Фрэнни увидела, что он глядит на нее с тревогой. Оливер внимательно рассматривал ее лицо не в поисках укусов, а пытаясь прочесть, о чем она думает. Потом вдруг его внимание переключилось, и Фрэнни, недоумевая, повернула голову.

Эдвард ввалился в дверь с корзиной, полной слив. Его лицо от напряжения покраснело, мальчик с гордостью протянул корзину отцу.

– Смотри, сколько я набрал, папа!

– Фрэнни укусила оса, – произнес Оливер ледяным голосом.

Эдвард выглядел ошеломленным. Он уронил корзинку на пол, не обращая внимания, что из нее посыпались сливы, и кинулся к Фрэнни:

– Нет, Фрэнни! Осы! С тобой все в порядке? – Он заглянул ей в лицо; в широко раскрытых глаза читалось такое отчаяние, что она подумала, будто мальчик сейчас заплачет. – Куда?

Фрэнни настороженно посмотрела на него и указала на рот. В глазах горело обвинение.

– В сливе? Которую я тебе дал?

– Угу.

Его лицо сморщилось, как шарик, из которого выпустили воздух; голос сорвался в визг:

– Нет, нет, там не могло ее быть! Фрэнни, не могло… Я был правда осторожен; я однажды чуть не съел сливу с осой и теперь всегда проверяю! Фрэнни, прости, пожалуйста, тебе очень больно?

Она кивнула.

Эдвард повернулся к отцу:

– Я сорвал ее специально для Фрэнни, папа. – По его щекам струились слезы, и, несмотря на боль, Фрэнни вдруг стало стыдно за такое отношение к мальчику. – Это я, – повторил он.

Она протянула руку и прижала его к себе. А потом закрыла лицо свободной рукой – боль снова стала невыносимой.