Александр Варго - Дом в овраге

Я вернулся и сел на матрац. Что происходит? Пытаясь воспроизвести в памяти последние события, я вспомнил слова Леры:

«Меня зовут Маша. Разве я так сильно изменилась?»

Нет, не может быть, чтобы это была она!

«А почему не может? – услышал где-то внутри себя я голос отца. – Она действительно похожа...»

– Но ведь... но ведь в колодце нашли ее тело?! – покрываясь липким потом, с отчаянием выкрикнул я. Я лег на матрац и зарыдал. Значит, это все по-настоящему. И письма, и сны про желтый шар. И слова юродивого Темы насчет расплаты. Я глотал соленые слезы, и перед моими глазами проносились события шестнадцатилетней давности, когда я еще ходил в сад... Это был последний год перед школой.

Машка. Машка-промокашка, Машка-растеряшка, Машка-какашка, как только ее не называли. «Рыжая», «Ржавая», «Придурочная», и это было самым приличным из того, как ее обзывали. Рыжая худющая девчонка с веснушками и вечно расцарапанными коленками. Она была тихой и незаметной, как мышка, когда играли в прятки, она всегда «водила», когда катались на горке, ее всегда выталкивали из очереди, и она оказывалась последней, когда делили игрушки, ей всегда доставались старые и поломанные. Она никогда не жаловалась, никогда не обижалась, не плакала, и это еще больше распаляло нас. Забитый, никому не нужный гадкий утенок, которого каждый считал своим долгом если не дернуть за косичку (или подставить подножку), то хоть обозвать как-нибудь пообидней.

Откуда-то прошел слух, что у Маши нет матери, а отец пьяница, и ее стали дразнить еще больше.

У нее не было друзей, хотя она была доброй и отзывчивой девчонкой. И все свои немногочисленные и дешевые игрушки она отдавала по первой просьбе, не требуя их обратно, когда их «забывали» возвращать. Воспитатели прекрасно видели происходящее, но не особенно утруждали себя налаживанием отношений в детском коллективе – мол, раз уж с самого начала не сложилось, чего уж теперь. К тому же на носу первый класс, и они попросту закрывали глаза на то, что происходило у них под носом.

К тому времени у нас в саду образовалась маленькая группа, в которую, кроме меня, входили Саша (Алекс), Гера, Лариса и Аня. Иногда к нашим играм присоединялся Олег. И почему-то их (нас?) Маша бесила больше, чем остальных ребят. Особенно усердствовал Саша. Конечно, до прямого рукоприкладства дело не доходило (до того самого дня), но наши «игры» обычно заканчивались слезами Маши. Зачем это нам было? Мне сложно ответить на этот вопрос. Возможно, правда крылась в том, что в юном возрасте детям часто свойственны жестокость и равнодушие, особенно когда они формируются в группы, а в каждом коллективе, как правило, существует определенный изгой, покорно принимающий на себя все насмешки и издевательства. Достаточно кому-то первым «бросить камень», чтобы остальные, руководствуясь стадным чувством, присоединились, и участь бедняги предрешена.

В тот день весь состав нашей «Ромашки» ходил в цирк. Собственно, цирк – это громко сказано, своего цирка в Каменске отродясь не было, нас привели в крохотное шапито, которое каким-то чудом занесло в нашу глухомань.

Во время представления все было нормально, пока у меня не началась истерика. В какой-то момент меня охватил такой страх, такая безысходная тоска, что я заплакал, нет, я даже зарыдал. На вопросы встревоженной воспитательницы Ирины Леонидовны «что случилось?» я только ревел еще громче, и меня вывели на улицу, где я немного успокоился. Однако я со страхом ждал, что после моих слез место Маши займу я и теперь все будут дразнить меня Плаксой-Ваксой или еще как-нибудь. К счастью, этого не произошло, чему я был безмерно рад.

После окончания представления ко мне подошла, кто бы вы думали? – именно! Маша. И она участливо спросила, как я себя чувствую, и угостила леденцами – восхитительными, сладкими, прозрачными леденцами, со вкусом малины и яблока. Этот вкус я помню до сих пор. Я сейчас даже не скажу, откуда у нее оказалась целая упаковка этих конфет, потому что она была из бедной семьи. Я так расчувствовался, что в благодарность дал ей поиграть в свое сокровище – желтый стеклянный шарик, с которым я почти никогда не расставался.

Нужно сказать, что в свое время я потерял свое сокровище, и когда вечером нас забирали родители, он выкатился из шкафчика Маши. Никакой разборки устраивать не стали, но мы (дети) об этом не забыли, и к прочим унизительным прозвищам Маши добавилось «воровка», хотя она в истерике твердила, что она в глаза не видела этот несчастный кусок желтого стекла.