Джейн Корри - Жена моего мужа

Мама начала что-то замечать.

– Может, я все неправильно поняла, – начала она однажды с пылающими щеками. – Но, пожалуйста, будь осмотрительнее. Пусть Дэниэл тебе не родной, но он все же твой брат.

Я чуть не умерла от унижения. Мне было очень плохо. И я поступила так, как делают многие, когда их в чем-то обвиняют: начала яростно все отрицать.

– Как ты можешь допускать такие грязные мысли! – заорала я.

Мама покраснела, но стояла на своем:

– Ты говоришь мне правду о Дэниэле?

– Конечно правду! Как можно было такое подумать?

Но ее слова меня напугали. Мне уже исполнилось восемнадцать, Дэниэлу было семнадцать. «Этим», как выражались мои школьные подруги, мы еще не занимались, но все к тому шло. И подошло на опасно близкое расстояние.

Временами я так любила Дэниэла, что едва могла дышать, сидя напротив него за завтраком. Но бывали моменты, когда я с трудом заставляла себя находиться с ним в одной комнате. То же самое я позже испытывала к Джо.

В этом-то и суть: из-за Дэниэла я не чувствовала влечения к мужчине, если с этим не было связано что-то запретное. Вот почему меня так тянуло к Джо. Вот почему медовый месяц стал настоящим мучением. Вот почему я никогда не хотела Эда.

– Затем, – с трудом продолжала я, – тот же самый мальчик снова пригласил меня на свидание (я ему объяснила, что произошло недоразумение из-за путаницы с датами). На этот раз я твердо решила не позволить Дэниэлу мне помешать. Это был шанс освободиться.

Я зажмурилась, чтобы не впускать в память свою комнату с постерами на стенах, письменный стол с разложенными на нем тетрадями и Дэниэла с бешеными глазами, разглядывавшего обтягивающий топ, который я надела на свидание. Такой серебристый (я на него долго копила), подчеркивавший фигуру…

– Если не хотите, можете не продолжать, – сказал Росс, видя мое состояние.

– Нет, хочу.

Я заставила себя рассказать, как взбесился Дэниэл. Как он ревновал к тому юноше. Как сказал, что я никогда не смогу отказаться от того, чем мы с ним занимаемся. Как он меня называл.

Шлюха. Потаскуха. Толстуха.

Крикнул, что никто другой меня не захочет.

И тогда я произнесла те роковые слова:

– Хоть бы тебя никогда не было на свете!

Дэниэл замолчал и долго смотрел на меня, а потом повернулся и вышел. Нанеся на щеки немного тонального крема, чтобы скрыть следы слез, я сбежала по лестнице…

Я замолчала, собираясь с духом перед последней частью истории.

– На выходе меня перехватила мама.

– Какая ты красивая, – сказала она, оглядывая мой топ. – Только надень пальто, на улице холодно.

Мне так отчаянно хотелось побыстрее уйти, что я забыла одеться. Я схватила пальто с вешалки.

– Ты идешь гулять с Дэниэлом? – дрожащим голосом спросила мать.

– Нет, – сердито бросила я, густо покраснев, как будто лгала, – у меня свидание с другим.

Мама была такого же цвета, что и я.

– Ты говоришь мне правду? – спросила она.

– Конечно правду. Дэниэл… куда-то ушел.

Рассказывать об этом было тяжело. Так тяжело, что слова застревали в горле. Но я должна. Я дошла до конца пути. Сейчас или никогда.

Росс держал меня за руку. Я глубоко вздохнула.

– Когда я вернулась – так получилось, что довольно рано, свидание оказалось неудачным, – мама билась в истерике. Они нашли записку Дэниэла со словами: «Меня нет» . Не знаю ли я чего? Он что, убежал из дому? Только тут я догадалась: он отправился на наше место. Наше особое, тайное место.

Росс крепче сжал мою руку, и я говорила, не останавливаясь, изливая душу:

– Он висел под балкой конюшни в своей красной куртке, а Мерлин обнюхивал его ноги. А знаете, что было на замерзшей земле?

Росс покачал головой.

– Моя кукла. Моя старая кукла! Я в детстве с ней не расставалась. Амелия. Должно быть, он вернулся в дом, взял куклу из моей комнаты и написал записку. Понимаете, с Амелией ему казалось, будто я рядом до последнего мгновения…

Помню, маленькая Карла спросила про мою куклу, когда я везла ее на такси из больницы:

– Она до сих пор у вас?

– Нет, – ответила я ей, и это была правда.

Я попросила положить куклу в гроб Дэниэлу.

Горе, нахлынувшее от наконец-то позволенных себе воспоминаний, захлестывало меня, сдавливая горло. Дыхание стало судорожным, рваным. Я видела отца, рыдавшего над гробом не в силах поверить в то, что он видит. Видела мать, обхватившую себя руками и раскачивавшуюся, сидя на земле, повторяя одну и ту же фразу:

– Это наверняка какая-то ошибка…