Рю Мураками - Пирсинг

Кавасима выключил обогреватель некоторое время назад, и в номере стало прохладно, но его руки все равно потели. Новенькие черные перчатки, из-под которых сочился пот, выглядели несколько забавно. Он решил проверить свои записи, чтобы убедиться, что ничего жизненно важного не забыл.

До сих пор все шло как по часам. Он сел в отельный автобус у северного входа станции «Синдзуки» и добрался до «Кейо Плаза» точно по расписанию, в два пятьдесят пять. Было утро пятницы и благоприятный день по лунному календарю, когда играют много свадеб. Фойе гостиницы кишело заселяющимися постояльцами, и, поскольку одновременно в гостинице проводились форум бухгалтеров района Судзуки и конференция производителей компьютеров, перед стойкой тоже было не продохнуть. Кавасима еле удостоился взгляда от замотанного и несколько рассерженного служащего за стойкой, и ни один из носильщиков не появился рядом с ним. Он окинул взглядом толпу, но знакомых лиц не заметил.

Окна номера на двадцать втором этаже выходили на Тоха — высотный комплекс муниципального правительства. Ножи и смена одежды были в бумажных мешках внутри сумки, которую он купил в магазине на станции «Аэропорт Ханеда», — темно-коричневая сумка из искусственной кожи, какие можно найти повсюду. Он переоделся в дешевый новый костюм и надел очки, а в комнате отдыха аэропорта ухитрился найти билет на спортивные состязания в районе Кансай. Из-за толчеи перед стойкой Кавасима обменялся лишь несколькими словами со служащим, и, хотя говорил с кансайским говором, едва ли тот это заметил. Продолжить ли схему дезинформации, оставив в номере билет из района Кансай, он решил подумать после, когда все будет закончено.

Проглядывание заметок помогло ему успокоиться. Он взглянул на Тохо, на тысячи светящихся окон. На улице стоял туристический автобус, из окон которого семейные пары фотографировали здания в стиле модерн. С улицы доносился шум, похожий на звуки начала шторма. Близился день зимнего солнцестояния, наступили страшные холода, но туристы из провинции не обращали на это внимания. Он смотрел на вспышки камер, как на последние искры от фейерверка, виденного им в детстве. После встречи с Йоко это чувство стало не таким отчетливым, но и сейчас, наблюдая за парами, в груди его поднималась холодная волна. Эта волна направлена была против залежей собственной памяти, извлекающей образы из прошлого. Мать, которая улыбается, ставя любимого сына перед фотокамерой, напротив их дома. Он приглашает меня попозировать вместе с ним. Отказываюсь, качая головой, и улыбка с лица матери исчезает. Держа обеими руками камеру, она поворачивается ко мне и смотрит на меня пустыми глазами. «Рассердись, — думаю я. — Подойди и ударь меня». Она по-прежнему стоит с каменным выражением лица. «Давай, сделай это». Мать смотрит на меня, словно я мебель, камень, насекомое, а не человек.

Вызвав из памяти этот образ, Кавасима попытался представить себе упругий белый живот женщины, которая скорее всего уже направляется к нему в номер. Человек из садомазохистского клуба сказал по телефону, что она миниатюрная, светлокожая и несколько робкого нрава. Голос этого человека и его манера говорить были почти такими же, как у его коллеги из массажной службы. Как если бы он сидел у чьего-то смертного одра. «Если таким голосом, — думал Кавасима, — тебе говорят, что не о чем беспокоиться, ты моментально начинаешь паниковать». Он снова посмотрел на часы. Больше двадцати минут седьмого. Он подумал о Йоко, но понял, что позвонить ей не сможет: гостиничный компьютер фиксирует все звонки. Пока следует забыть про Йоко, ведь ритуал не завершен. Человек, находящийся в этой комнате, не Кавасима Масаюки, а Тори Ёкояма. И когда он, не дыша, повторял это имя, он почти начинал верить, что он тот самый человек, кому это имя принадлежит, другой, с иной биографией.

Он уже решил позвонить в садомазохистский клуб, когда зазвенел дверной колокольчик. Прежде чем открыть, Кавасима включил обогреватель. В номере должно быть достаточно тепло, чтобы ей было комфортно после раздевания. Он снял и положил в карман перчатки и взял в правую руку носовой платок.

«Кажется, вечность прошла с тех пор, как я в последний раз побывала в большом отеле вроде этого», — думала Тиаки Санада, бросая взгляд на скопление небоскребов в Западном Синдзуки. Садомазохистские отели с заляпанными свечным воском полами убивали всякую романтику. Для сегодняшнего клиента, человека приличного, по словам менеджера, она надела мини-юбку от Дзюнко Симада, черные чулки, бежевую кашемировую кофточку и тщательно потрудилась над своим макияжем. Чтобы не опоздать, она без двадцати шесть поймала такси напротив своего дома перед Син-Окубо. Пробки несколько задержали ее, но за пять минут до срока она стояла в дверях отеля. У входа толпились люди, ожидая такси, и, к счастью, швейцар был занят ими и не заметил ее. Тиаки всегда нервировало, когда ей перегораживал дорогу верзила с бляшкой и заявлял: «Добро пожаловать в такой-то и такой-то отель, могу я помочь вам донести сумку?»